Мари

Ханс и я лишь посмотрели друг на друга и рассмеялись. Но со стороны зрителей под утесом раздался шум поздравлений и возгласы удивления. Снова Перейра выстрелил в довольно высоко летевшего, ярдов около семидесяти, гуся. Он попал в него, потому что полетели перья, однако, к моему изумлению, птица, сначала нырнув вниз, полетела дальше и скрылась из вида.

— Крепкие птицы, эти гуси! — воскликнул Перейра. — Они выдерживают так же много свинца, как и морж, эта морская корова!

— Действительно, очень крепкие, — с сомнением откликнулся Ретиф. — Никогда я не видел птицы, улетающей с пулей весом в унцию, пробившей ей грудь.

— О! Она где-нибудь обязательно упадет, — возразил Перейра, утрамбовывая порох для очередного заряда. За четыре минуты он стрелял два оставшиеся выстрела, выбирая низко летящих молодых гусей. Он сбил обоих, хотя последний, после падения, переваливаясь, скрылся в высокой траве.

Со стороны буров донеслись аплодисменты: на что Перейра в знак признательности отвесил поклон.

— Вы должны стрелять очень хорошо, минхеер Аллан, — обратился ко мне Ретиф, — если хотите побить этого парня. Даже если я исключу одну из тех двух птиц, что упали от одного выстрела, а я собираюсь так сделать, то Эрнан убил пять из шести, что едва ли сможет быть улучшено.

— Да, — ответил я, — но, минхеер, будьте так добры собрать этих гусей и сложить в одну сторону. Я не хочу, чтобы они перемешались с моими, если я буду настолько удачлив, что собью нескольких.

Он кивнул головой и несколько кафров принесли сюда гусей Перейры. Некоторые из них взмахивали крыльями и им пришлось свернуть шею, но в тот момент я не пошел внимательно осматривать их. Когда все это было проделано, я позвал Ретифа и попросил его осмотреть порох и пули, которыми я буду стрелять.

— А какой в этом смысл! — спросил Ретиф, смотря на меня с любопытством. — Ведь порох это порох, а пуля — пуля.

— Нет, полагаю я… Все же вы обяжете меня, осмотрев их, дядюшка.

Тогда по моему приказанию Ханс вынул шесть пуль и разложил их у Ретифа на ладони, а я попросил давать их мне по мере надобности.

— Они значительно меньше, чем пули Эрнана, — сказал Ретиф, — ведь он, будучи физически сильней, пользуется более тяжелым ружьем.

— Да, — коротко ответил я, а Ханс засыпал заряд пороха в ружье и туго забил пыж. Затем, взяв пулю из руки Ретифа, он протолкнул ее в дуло, вставил капсюль и вручил ружье мне.

В это время подходила плотная стая гусей, пришла пора их активного полета. Только теперь они летели гораздо выше и быстрей, очевидно, заметив что-то, насторожившее их.

— Вам приходится хуже, Аллан, — заметил Ретиф. — Стрелять придется в разные стороны.

— Вероятно, — ответил я, — но теперь уже этому ничем нельзя помочь.

Затем я поднялся со стула с ружьем в руке. Мне нельзя было долго выжидать, так как в этот момент ко мне приближался клин на высоте около ста ярдов. Я прицелился в первого гусака, взяв нужное упреждение на скорость и нажал на спусковой крючок. В следующую секунду я услышал хлопок пули, но, увы! — она попала в клюв, маленький осколок которого упал на землю. Сама же птица после секундного колебания снова заняла место вожака и полетела дальше.

— Баас, баас, — прошептал Ханс, схватив ружье и перезаряжая его, — вы берете чересчур далеко вперед. Эти большие водяные птицы не летят так быстро, как горные голуби.

Я молча кивнул головой, желая сохранить спокойное дыхание. Потом, трепеща от возбуждения, ибо если бы я промахнулся при следующем выстреле, состязание было бы мной проиграно, я взял ружье из рук Ханса. Едва я успел это сделать, как показался один-единственный гусь, летевший так же высоко, как и другие, но таким образом, как если бы «его лягнул ногой сам дьявол», — как заметил Ретиф. На этот раз я учел и скорость и высоту, но выстрелил с замиранием сердца.

Он упал вниз, как камень, чуть-чуть сзади меня.

— Баас, баас, — шепнул Ханс, — еще чересчур далеко вперед. Зачем целиться в глаз, когда к вашим услугам все тело?

Снова я кивнул головой и в то же время издал вздох облегчения. Наконец-то соревнование пошло живо. Вскоре появилась новая группа гусей, перемешанных с утками. Я выстрелил в крайнего, и он упал, пораженный прямо в грудь. Тогда я почувствовал, что полностью овладел собой и уже не ощущаю страха.

Короче говоря, хотя два гуся и были исключительно трудными, так как летели на большой высоте, я все же убил следующих трех птиц одну за другой и был уверен, что смог бы убить еще больше дюжины без промаха, ибо теперь я стрелял так, как никогда до этого.

— Скажи, племянник Аллан, — с любопытством спросил Ретиф во время паузы между пятым и шестым выстрелами, — почему твои гуси падают не так, как у Эрнана?

— Спросите об этом у него… и не разговаривайте со мной, — ответил я и в следующее мгновение свалил вниз пятого, лучшим выстрелом из серии.

Крики удивления и аплодисменты раздались со стороны собравшихся и я заметил, что Мари машет мне белым платком.

— Это конец, — сказал рефери.

— Еще минутку прошу вас не двигаться, — ответил я.

— Я хочу выстрелить в нечто иное, что не входит в условия состязания: мне хочется, чтобы вы увидели, могу ли я убить двух птиц одной пулей, как это сделал хеер Перейра.

Он согласился с моей просьбой кивком головы и протянул руку, призывая собравшихся не двигаться и приказывая замолчать Перейре, который пытался вмешаться.

Теперь, когда состязание по сути было закончено, я увидел двух соколов, кружащихся над ущельем, очевидно, совершенно не встревоженных стрельбой. Я поднял ружье и долгое время ожидал, пока, наконец, не подвернулся удобный случай… Я увидел, что большой сокол — самец — перекрещивал линию своего полета прямо над своей самкой, а между ними было расстояние каких-нибудь десять ярдов.

Я прицелился, я рассчитывал, — ибо в течение секунды мой мозг представлял собой род счетной машины, — я рассчитывал различные круги и скорости птиц. Затем, с чем-то вроде молитвы на устах, я нажал спуск…

Нижний сокол упал! Пауза в полсекунды и вниз повалился верхний сокол, падая убитым на свою мертвую самку!

Теперь даже со стороны тех буров, которым не нравилось превосходство англичанина, раздались крики одобрения. Никогда еще они не видели подобного выстрела. По правде говоря, я и сам такого не видел…

— Минхеер Ретиф, — сказал я, — ведь я предупредил вас, что намереваюсь убить их обоих, не правда ли?

— Да, вы предупредили об этом… Всемогущий! Предупредили! Однако, скажите мне, Аллан Квотермейн, человеческие ли у вас глаза и рука?

— Вам следует спросить об этом моего отца, — ответил я, пожав плечами и усаживаясь с нахмуренными бровями на стул.

Буры стремительно подбежали ко мне, а Мари буквально летела впереди них, как ласточка, в то время как их плотные женщины догоняли сзади и создали своего рода круг возле нас, все говоря одновременно. Я не прислушивался к их разговорам, пока не раздался громкий голос Перейры.

— Да, это сделано хорошо, очень хорошо, но ведь все равно, дядюшка Ретиф, я настаиваю на своей победе, поскольку я подстрелил шесть гусей против его пяти.

— Ханс, — сказал я, — принеси моих гусей, — и они были принесены, каждый с аккуратной сквозной раной, и положены рядом с гусями Перейры.

— Теперь, — обратился и я к Ретифу, — проверьте раны у этих птиц, а затем у той, второй птицы, которую убил хеер Перейра, когда подбил двух одновременно. Я полагаю, вы обнаружите, что его пуля была разрывная.

Ретиф пошел и внимательно осмотрел всех птиц. Затем он с проклятием отшвырнул последнюю и воскликнул громовым голосом:

— Минхеер Перейра, почему вы опозорили нас перед этими двумя англичанами? Я утверждаю, что вы пользовались луперами или другими надрезанными пулями… Смотрите, смотрите!.. — и он указал на раны убитых Перейрой птиц.

— А почему же мне было не пользоваться ими? — холодно ответил Перейра. — Соглашение было о том, что мы должны использовать пули, но не предусматривалось, что их нельзя надрезать. Несомненно, хеер Аллан поступил так же.