Монах: время драконов

– Есть одна вещь. Я взял меч самурая, которого убил, защищая госпожу Танико. Он в ее багаже. Мне хотелось бы оставить его себе, как воспоминание об этой поездке.

Сияющий Риуичи хлопнул его по плечу:

– Конечно! Можешь забрать еще и лошадь. Может, отдать ее Ордену? Как хочешь, но ты не уйдешь отсюда пешком.

Внутренне улыбаясь, представляя раздражение господина Бокудена, Дзебу принял дары.

Ряд белых камней, призванных олицетворять торговый дом Шима, пересекал центр пруда в саду особняка. Дзебу сидел скрестив ноги и смотрел на женский павильон в северной части сада. Павильон стоял на сваях в половину роста мужчин, поднимавших его над слегка влажной землей. Танико, видимо, была там, ее готовили к первой встрече с князем Хоригавой.

С крыльца дома для женщин неслышно сошел Моко, в руке он нес меч и ножны. Они поклонились друг другу, когда Дзебу взял меч, потом Моко отвернулся, вытирая глаза.

У восточных ворот имения слуга держал для Дзебу Алтея. Дзебу открыл сумку, чтобы положить в нее меч самурая. Под крышкой он увидел сложенный лист красноватой бумаги. Сердце его забилось. Он развернул лист и прочитал написанное рукой Танико стихотворение:

В приступе мучительной боли рука Дзебу смяла стихотворение. Он не хотел ни стихотворений, ни сосен. Он хотел живую женщину. Ту, за стенами дома Шимы.

Он расправил лист бумаги, снова сложил его и спрятал к себе на грудь. Вспрыгнул на Алтея, сгорбился над непосильным бременем печали. Махнул рукой Моко, подошедшему с ним к воротам.

Медленно, чувствуя, что уезжает от самой жизни, он выехал из Хэйан Кё.

Глава 8

Князь Сасаки-но Хоригава нанес Танико первый визит в день ее приезда в Хэйан Кё. Тетя Танико, Цогао, предупредила ее о его приходе, помогла ей помыться и одеться в лучшие наряды и украшения. Она вымыла и расчесала мягко блестящие черные волосы Танико, свисающие до талии. Все время Танико протестовала, стараясь не плакать и чувствуя себя настолько больной от потери Дзебу, как будто ей отрубили руку.

– Я провела в дороге двадцать дней. Вся вымоталась. Неужели князь не может подождать одну ночь, чтобы я отдохнула, прежде чем он увидит меня?

Тетя Цогао пожала плечами:

– Он сказал твоему дяде, что крайне занят государственными делами. Не забывай, он – советник императора. Кроме того, он ждал встречи с тобой очень долго. Тебе посчастливилось, что он такой нетерпеливый любовник!

Танико скорчила гримасу. Ее тетя добавила:

– А ему, конечно, посчастливилось получить такую прекрасную молодую женщину. Когда он увидит тебя, я уверена, он придет в еще большее нетерпение.

«Как мне это вынести? – думала Танико. – Раньше мне было дурно от мысли, что я проведу остаток жизни со старым кровососом. Но до встречи с Дзебу я не подозревала, что между мужчиной и женщиной может возникнуть подобная красота. Теперь, когда о ней знаю, как я могу посвятить свою жизнь чему-то меньшему?»

Еще несколько часов после того, как она оделась, Танико, ее тетя и две служанки ожидали прихода Хоригавы. Танико настояла, чтобы ей позволили писать в подголовной книге, несмотря на протесты тети, говорившей, что Танико запачкает пальцы чернилами. Танико объявила, что никогда в жизни ничего не пачкала чернилами. Она обещала, что прекратит писать, если тетя принесет ей какую-нибудь книгу, но те несколько книг, которые были в особняке, находились на половине Риуичи, а дядю тревожить не разрешалось. Поэтому Танико писала при свете свечи.

Наконец в саду послышалось какое-то движение. Цогао подскочила к шторам и выглянула.

– Это он. Это он! – зашептала она, знаком отослав служанок из комнаты. Перед Танико она установила высокую нарядную ширму с цветастым узором. На протяжении веков сохранялся столичный обычай для женщин благородного рождения: все время быть скрытыми от взора других мужчин, кроме их мужей и отцов. Они встречались с посетителями мужского пола, скрываясь за складными ширмами. Ширмы почитались настолько важной преградой, что, преодолев их, мужчина обычно уже не встречал больших трудностей и мог удовлетворить свое желание с женщиной, сидевшей за ними.

Цогао выхватила из рук Танико подголовную книгу и сунула ее в ящик подголовья, схватила чернильный камень, брусок и кисточку и поспешила из комнаты. Притворись, что спишь, – послышался из-за раздвижной двери ее голос.

Со стороны террасы раздались какие-то шорохи, занавеси внезапно поднялись, и в комнату вошел мужчина низкого роста с побеленным пудрой лицом. Его глаза выделялись, как два блестящих черных боба. Он склонил голову, чтобы не сбить набок высокий лакированный головной убор, свидетельствующий о ранге его владельца.

Забыв совет своей тети притвориться спящей, Танико смотрела сквозь ширму на своего будущего мужа. Лицо князя Хоригавы было маленьким и квадратным, оно напоминало Танико голову кузнечика. Завиток черной бороды украшал костлявый подбородок. Князь быстро обмахивал себя черно-белым веером, как будто вход в комнату потребовал от него значительных усилий.

– Ты здесь? – спросил он своим сухим, скрипучим голосом. Он говорил почти шепотом. «Не очень галантный язык для пришедшего ухаживать за девушкой князя», – подумала Танико. От его вида сердце ее провалилось куда-то глубоко вниз. Хоригава был непривлекательным, как она и предполагала. В его блестящих глазках не было ничего, кроме злобы и сухого расчета.

– Я здесь, ваше высочество, – тихо сказала она.

– А, очень хорошо, моя дорогая. Позволь мне войти за ширму, где я смогу тебя видеть и удобно устроиться!

Не дожидаясь ответа, он скользнул за ширму, сел рядом с ней и схватил девушку за руку. Она с трудом удержалась, чтобы не вырвать свою руку из пальцев, похожих на звериную лапу. «Неужели тетя оставила нас одних?»

Князь похлопал ее по руке.

– Пусть тебя не пугает моя стремительность, моя дорогая, – прошептал он и оскалился. Сначала ей показалось, что он совсем беззубый, потом она разглядела, что его зубы были выкрашены в черный цвет, как полагалось по обычаям императорского двора. Его ухмылка исчезла, когда князь, все еще крепко сжимая ее руку, стал рассматривать ее. Начиная с волос и лица, его глаза скользнули по кофте и многим слоям юбок и платьев. Он поджал губы, рассмотрев ее украшения и подбор цветов.

– Ты выглядишь достаточно удовлетворительно, как и говорили во время сватовства, – сказал он.

Потом жестом указал на кувшин с саке, который ее тетя оставила на жаровне вместе с двумя аккуратно стоящими по обе стороны от него чашками. Танико налила саке – сначала ему, потом себе. «Может быть, саке поможет?»

Холодные пальцы погладили ее по шее. Она не смогла удержаться и задрожала.

– Пойманная птичка дрожит! – пробормотал он, глубоко вздохнул и бросился на нее.

Танико слабо вскрикнула, когда он вцепился в ее кофту. Лицо его стало красным. Он казался почти безумным, когда запустил руки ей под юбки, одновременно пытаясь расстегнуть свой черный с золотыми пятнами халат. Танико как-то видела спаривающихся воробьев, и это возбужденное, неистовое нападение напомнило ей ту картину.

– Ваше высочество! – задыхаясь, зашептала она. – Такая торопливость не подобает столь высокой особе. – Вспомнив одну из книг матери, виденную в ее спальне, Танико добавила: – Умоляю, позвольте развернуть для вас радости моего тела в более неторопливой манере. Для неопытной девственницы чары такого прекрасного и знатного господина неотразимы, но не требуйте от меня столь быстрых действий.

– У тебя деревенские представления об искусстве любви, – прохрипел Хоригава. Он безжалостно срывал с нее одежды. В мерцающем свете свечи она мельком увидела его возбужденное тело. Ей стало дурно. Она плотно сомкнула глаза.

Танико напомнила себе, что не должна оказывать ему сопротивления. Обычай требовал, чтобы князь поступил с ней как ему того хочется. Не открывая глаз, она попыталась расслабиться. Она вспомнила, как Дзебу во время проведенной вместе ночи рассказывал ей многое о зиндзя и искусствах, в которых они совершенствуются. Он говорил, что они могут освобождать сознание от тела и совершать долгие мысленные путешествия, оставив позади физическую оболочку. Она заставила себя думать о великой белой горе Фудзи-яме, мимо которой они с Дзебу проезжали в самом начале путешествия из Камакуры. Этот безобразный маленький князь, несомненно, никогда не видел гору Фудзи.