Восемь

Босуэлл умер в мае 1795 года, а великий шахматист Филидор пережил его всего на три месяца. Старые защитники были мертвы, невольные союзники покинули белую королеву в связи с кончиной. Я должна была сделать свой ход, прежде чем у нее появится время набрать новую команду.

Незадолго до того, как Шахин и Шарло вернулись с Наполеоном из Египта, 4 октября 1799 года, в точности через шесть месяцев после моего собственного дня рождения, я родила в Лондоне девочку. Я окрестила ее Элизой, в честь Элиссы Рыжей, великой женщины, которая основала Карфаген и в честь которой была названа сестра Наполеона. Однако я чаще зову ее Шарлотой, не только в честь ее отца, Шарля Мориса, и брата Шарло, но и в память другой Шарлотты, которая отдала за меня свою жизнь.

Именно в это время, когда Шарло с Шахином присоединились ко мне в Лондоне, и началась настоящая работа. Ночи напролет мы корпели над древними манускриптами Ньютона, при свечах изучали его многочисленные записки и опыты. Но все было тщетно. Спустя месяцы я пришла к выводу, что даже этот великий ученый не смог разгадать тайну. И вдруг я поняла, что не знаю, в чем на самом деле заключается секрет.

— Восемь, — сказала я вслух как-то ночью, когда мы сидели в комнатах Кембриджа с видом на грядки, в комнатах, где почто сто лет назад трудился сам Ньютон. — Что в точности означает восемь?

— В Египте, — произнес Шахин, — верят в восемь божеств, которые породили все остальное, что есть на свете, В Китае верят в восемь бессмертных. В Индии считают, что Кришна Черный, восьмой сын, также стал бессмертным, орудием спасения человечества. Буддисты верят в восьмеричный путь вхождения в нирвану. В мифах разных народов много восьмерок…

— Все они означают одно и то же, — произнес вдруг Шарло, мой маленький сын, мудрый не по годам.—Алхимики искали нечто большее, чем умение превращать один металл в другой. Они хотели того же, что и египтяне, которые для этого строили пирамиды, того же, что и вавилоняне, когда те приносили младенцев в жертву языческим богам. Алхимики всегда начинают с молитвы Гермесу, который был не только проводником душ в Аид, но также и богом-целителем…

— Шахин забил тебе голову всякой мистикой, — сказала я. — То, что мы ищем, — это научная формула.

— Но, мама, это она и есть, разве ты не видишь? — ответил Шарло. — Именно поэтому они и поклонялись Гермесу. Первый этап состоит из шестнадцати шагов. Проделав их, алхимики получают в виде осадка красновато-черный порошок. Из него лепят лепешку, которую называют философским камнем. На втором этапе он используется в качестве катализатора при трансмутации металлов. В третьей, и последней, фазе этот порошок смешивается с особой водой — росой, которая выпадает в определенное время года, когда солнце находится между Тельцом и Овном. На всех картинках во всех книга: показано, что как раз в твой день рождения подлунная роса особенно тяжелая. Это время, когда начинается третья фаза.

— Я не понимаю, — смутилась я. — Во что превращается эта вода, когда ее смешивают с порошком философского камня ?

— Ее называют эликсир, — сказал Шахин. — Он приносит здоровье, долгую жизнь и излечивает все раны.

— Матушка, — произнес Шарло, серьезно глядя на меня, это секрет бессмертия. Эликсир жизни.

Четыре года ушло у нас на то, чтобы вплотную подойти к этому переломному моменту в Игре. Но хотя теперь мы знали, для чего нужна формула, мы по-прежнему не имели представления, как она работает.

Стоял август 1803 года, когда я вместе с Шахином и двумя детьми приехала в Бурбон-Л'Арчамбо в центре Франции, город, от которого получила свое имя королевская династия Бурбонов. В этот город каждый август приезжал на воды Морис Талейран.

Минеральный источник был окружен древними дубами, по обе стороны от тропинки, которая вела к нему, цвели пионы. В первое же утро я стояла на этой тропинке среди цветов и порхающих бабочек, одетая в такой же белый балахон, какие здесь носили все, и ждала, когда в конце тропинки появится Морис.

За четыре года, которые прошли с тех пор, как я видела его в последний раз, он сильно изменился. Хотя мне не было еще и тридцати, ему скоро должно было исполниться пятьдесят. Его прекрасное лицо избороздили морщины, в непудреных вьющихся волосах солнце высвечивало серебряные пряди. Он увидел меня и застыл на тропинке, не отрывая взгляда от моего лица. Его глаза оставались такими же синими и сияющими, какими я запомнила их в то утро, когда впервые увидела его в студии Давида.

Морис подошел ко мне, как будто ожидал найти меня здесь, провел рукой по моим волосам и принялся рассматривать меня.

— Я никогда не прощу тебя, — были его первые слова, — за то, что дала мне узнать, что такое любовь, а затем бросила меня в одиночестве. Почему ты никогда не отвечала на мои письма? Почему ты исчезаешь, а потом появляешься ненадолго, снова и снова разбивая мое сердце? Иногда я ловлю себя на мысли, что лучше бы мне никогда не встречаться с тобой.

Затем, опровергая свои собственные слова, он схватил меня и страстно прижал к себе. Его губы скользнули от моего рта к шее, затем к груди. Как и прежде, я почувствовала, как его любовь окутывает меня. Борясь с собственным желанием, я нашла в себе силы вырваться из его объятий.

— Я приехала, чтобы взять с тебя обещание, — сказала я ему слабым голосом.

— Я сделал все, что обещал тебе, и даже больше, — ответил он резко. — Я пожертвовал ради тебя всем, возможно, даже своей бессмертной душой. В глазах Господа, я все еще его служитель. Я женился на женщине, которую не люблю, которая никогда не родит мне детей. А ты, которая родила мне двоих, не даешь мне даже взглянуть на них.

— Они здесь, вместе со мной, — сказала я. Он посмотрел на меня недоверчиво.

— Но сначала, где фигуры белой королевы?

— Фигуры…— В его голосе послышалась горечь. — Не беспокойся, они у меня. Я обманом выманил их у женщины, которая любит меня сильнее, чем ты любила когда-нибудь. Теперь ты используешь детей как заложников, чтобы получить эти фигуры. Господи, ты всегда поражала меня. — Он замолчал. Резкость, с которой он говорил со мной, никуда не исчезла, но она смешалась с темной страстью. — То, что я не могу жить без тебя, — прошептал он, — порой кажется мне самой страшной мукой.

Он задрожал от обуревавших его эмоций. Его руки обхватили мое лицо, губы прижались к моим губам, хотя мы стояли на тропинке, где могли в любой момент появиться люди. Как всегда, сила его любви заслонила все. Мои губы возвращали ему поцелуи, руки ласкали его кожу.

— На этот раз мы не будем делать ребенка, — прошептал он. — Но я сделаю так, чтобы ты полюбила меня, даже если это будет последнее, что я совершу в этой жизни.

Чувства, которые испытал Морис, когда впервые увидел наших детей, трудно описать. Мы пришли в купальню в полночь, Шахин остался охранять вход в нее.

Шарло уже исполнилось десять лет, и он выглядел как пророк, о котором говорил Шахин. У него была грива рыжих, волос, разметавшаяся по плечам, и синие сверкающие глаза, которые словно могли видеть сквозь время и пространство. Маленькая Шарлотта в свои четыре года напоминала Валентину, когда той было столько же лет. Она сразу же очаровала Талейрана, когда мы сели в ванну с минеральной водой.

— Я хочу забрать детей с собой, — произнес Талейран в конце, гладя Шарлотту по волосам, как будто не мог отпустить ее. — Тот образ жизни, который ты ведешь, не для ребенка. Никто не узнает о том, что нас связывает. Я получил имения в Валенсии. Я могу передать детям свой титул и землю. Пусть их происхождение останется тайной. Только если ты согласишься на это, я отдам тебе фигуры.

Я знала, что он был прав. Что за мать я для них, если моя жизнь — игрушка в руках неподвластных мне сил? В глазах Мориса я видела любовь к детям. Так может любить лишь тот, кто дал им жизнь. Однако все было не так просто…

— Шарло должен остаться, — сказала я. — Он был рожден перед ликом богини, именно он разгадал эту головоломку. Так было предсказано.