Суд волков

– Входите быстрее, – сказала Жанна.

Девушка заколебалась. Жанна поняла.

– Входите же, вы простудитесь, – повторила она. – Вы родственница Исаака?

Она назвала его Исааком, уважая чувства гостьи. Девушка кивнула и переступила порог.

– Я его сестра. Абигейл.

– Идите за мной.

Она повела ее наверх, усадила в кресло, погрузила черпак в корытце, где с некоторых пор постоянно разогревалось вино с корицей, наполнила бокал и протянула его Абигейл. Та колебалась, не смея взять.

– Господь наш, единый для всех, повелел хранить свою жизнь, – сказала Жанна.

Девушка зарыдала. И Жанна поняла: Исидор Штерн умер.

– Где Исаак? – пробормотала Абигейл, отхлебнув вина.

– Он в отъезде вот уже несколько недель. Скоро должен вернуться. Когда умер ваш отец?

– Вчера утром.

– Я глубоко скорблю. Что я могу для вас сделать?

– Не знаю… Правда не знаю… Погребальная служба состоится завтра утром. Я хотела только оповестить Исаака.

Жанна положила руку на плечо Абигейл. Та снова зарыдала.

– Исаак… он глава… он был главой семьи после моего отца… Я не знаю, я просто не знаю, что с нами будет! Мой брат Йозеф слишком юн…

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать.

– Абигейл, Исаак в любом случае остается вашим братом. Он позаботится о вас обоих. Я тоже рядом. Я с вами незнакома, но вы для меня как младшая сестра.

Абигейл долго смотрела на нее.

– Я понимаю… – сказала она.

– Что вы понимаете?

– Что Исаак…

– … обратился в христианство, – договорила за нее Жанна.

– Вы очень добры.

– Вам надо успокоиться. Как только ваш брат вернется, я скажу ему. Он навестит вас.

Абигейл встала. Жанна обняла ее и погладила по голове. Девушка прижалась к ней. Любовь к Исааку сплотила их.

– Теперь его зовут Жак, да?

– Да. Сколько вам лет? – спросила Жанна.

– Девятнадцать. Она вздохнула.

– Теперь все захотят взять меня в жены.

– А вы не любите никого из тех, кто претендует на вашу руку?

Она покачала головой:

– За меня должен был решить отец. Теперь решать будет Жак… Я не знаю…

– Возвращайтесь и успокойте брата.

Абигейл исчезла в снежном буране. Черная тень, которую хлестали белые демоны.

Это как будто символ, сказала себе Жанна.

– Хозяйка, в погребе замерзло вино!

В голосе Гийоме звучало отчаяние.

В прошлые годы Жанна слышала, будто в некоторых погребах действительно замерзало вино, однако сама этого никогда не видела. Впрочем, нынешняя зима оказалась самой лютой из всех, что ей довелось пережить: за несколько дней все нищие, пренебрегшие осторожностью ради выгоды и продолжавшие просить милостыню на улице, замерзли насмерть. Они продолжали сидеть и на повозках, куда сваливали трупы, потому что, когда их пытались выпрямить и положить, они просто разламывались на куски, как щепки. Благотворительное заведение для обогрева и прокорма бездомных бродяг, созданное Жанной при городском совете и принесшее ей большую славу, простаивало без дела. Морозы покончили и с обездоленными и с лодырями. Несколько сотен выживших спасались в церквах, но участь их тоже была незавидной: на последней воскресной мессе в Сен-Северен прихожане – все до единого тепло одетые – посинели от холода.

– Придется колоть его топором! – воскликнул Гийоме.

– Это означает, что мы расколем и бочки, – заметила Жанна. – А когда наступит оттепель, будем плавать в вине.

Она спустилась в погреб: стоило выдохнуть в этом ледяном воздухе, от которого трескались легкие, и тебя окутывало облаком пара. Она подумала, что вино оттает, если погреб чуть-чуть обогреть. Конечно, вкус будет уже не тот. Но лучше так, чем потерять три бочки.

– Гийоме, – сказала она, поднявшись наверх, – ступай к кузнецу на площадь Мобер. Узнай, есть ли у него жаровни, знаешь, такие железные ведерки с дырочками, в которых жгут уголь. Если их больше не осталось, закажи штуки три-четыре. И сразу заплати. Если хоть одну возьмешь, купи на обратном пути уголь. А лавкой займусь я.

Покупателей было так же мало, как и накануне.

Гийоме вернулся в четвертом часу пополудни. Он был весь красный с белыми пятнами. Одной рукой он держал две связанные вместе жаровни, в другой тащил мешок с углем. Жанна поспешила открыть ему дверь. Он рухнул на табурет.

– Поднимись наверх, отдохни часок-другой, – сказала ему Жанна.

На помощь она позвала кормилицу. Потом набросала щепок в одну из жаровен, запалила, открыла мешок с углем и заполнила им ведерко. Спустившись в погреб, поставила жаровню в самом центре, подальше от всего, что могло бы загореться. С удивлением обнаружила на полу два крохотных трупика: мыши. Тоже замерзли.

Когда она опять поднялась наверх, кормилица заметила:

– У вас руки черные. И нос тоже.

Жанна пошла к колодцу: вода замерзла. Она разбила на куски ту, что оставалась в ведре, и ссыпала в котел, который подвесила на крюк над очагом. Наконец-то ей удалось вымыть руки и сполоснуть лицо.

В сумерках, наступавших очень рано и почти таких же темных, как ночь, приехал мельник с суржей, которую ждали уже десять дней. Гийоме спустился и помог втащить мешки в дом.

– Баржа вмерзла в лед! – вскричал мельник. – Пришлось выгружать товар и везти по берегу. А в довершение всех наших бед у ворот Сен-Жак стражники ведут настоящую войну с волками! Похоже, у других ворот происходит то же самое! Монмартр! Сен-Дени! Сен-Мартен! Тампль! Так они нас всех сожрут, если раньше мы попросту не обратимся в ледышки!

Но и это было еще не все: у Нельской башни, в самом центре Парижа, два волка напали на мужчину. Еще одного серого хищника прикончили на Главном рынке. Действительно, в поисках пищи хищники пробирались в город по берегам Сены, надеясь поживиться если не человечиной или бараниной, то хоть крысами. Грызуны на морозе становились неповоротливы.

Когда суржу сгрузили, Жанна велела Гийоме отнести вторую жаровню Сидони, чтобы и та прогрела свой погреб. Она спросила, заказал ли он жаровню для лавки на Главном рынке.

– Она будет готова через два-три дня, – ответил Гийоме. – Все хотят греться. Все церкви. И все коллежи, потому что чернила замерзают. Школярам нечем писать!

Он расхохотался. Потом при помощи длинного багра с железным крюком расколол верхний слой льда в колодце и натаскал в дом воды.

– А Боженька как греется? – спросил Франсуа.

На следующее утро Жанну разбудили пронзительные вопли. Она выбежала на лестницу и крикнула:

– Гийоме! Что происходит?

– Хозяйка! Вино оттаяло!

Она не смогла удержаться от смеха.

Звон колоколов странным образом отдавался в ледяном воздухе. Бронза позвякивала, как хрусталь.

Когда пробило восемь, на улице поднялась суматоха. Жанна, сидевшая у окна, встревожилась и стала прислушиваться.

В замке повернулся ключ. Сердце ее подпрыгнуло. Она бросилась вниз по лестнице. Из распахнутой двери клубами шел ледяной воздух. Она перепугалась. Медведь! Но медведь был в сапогах. В шубе и шапке, каких она в жизни не видела, перед ней предстал Жак, который с помощью какого-то человека втаскивал в дом сундук.

Он повернулся к Жанне и улыбнулся. Она словно приросла к месту.

Перед входом стояла повозка. Жак расплатился с кучером и закрыл дверь. И тогда Жанна бросилась к нему. Он обхватил ладонями ее лицо и приник к губам долгим поцелуем.

– Сладкая моя, – прошептал он.

Она помогла ему поднять сундук на второй этаж.

– На четвертом жить нельзя, – сказала она. – Там геенна, только не огненная, а ледяная.

Он был усталый, замерзший и голодный. Она разогрела суп, нарезала ветчину и отнесла наверх вместе с куском масла и хлебом.

– Я раздобыл-таки триста тысяч ливров, – сказал он. – Но каких усилий мне это стоило! Все бумаги у меня.

Она уже знала, что существуют такие передаточные письма. Банкиры имели своих агентов во всех больших городах. Деньги окажутся в королевских сундуках, хотя ни одного экю Жак с собой не привез. Сколько же всего денег в сундуках Франции? – спросила она себя.