Сильвандир

— Мадемуазель, — заговорил он, — простите меня за то, что, приехав еще вчера вечером, я только сейчас, с таким запозданием, вручаю вам это письмо. Но господин де Безри настоятельно просил меня передать его вам в собственные руки, с тем чтобы я мог сообщить ему надежные сведения о вашем здоровье, ибо, мне кажется, он сильно тревожится, а потому я попросил мою добрую тетушку причинить вам небольшое беспокойство и пригласить вас сюда. Надеюсь, вы простите мне это, не правда ли?

Констанс пролепетала несколько слов в знак благодарности; однако, едва бросив взгляд на письмо, она увидела, что адрес написан вовсе не рукою ее отца, сразу все поняла и, не распечатывая конверта, сунула его в карманчик своего передника.

— Ну что? — спросила настоятельница, взяв девочку за руки и привлекая к себе. — Ну что? Надеюсь, это письмо немного утешит вас, маленькая капризница. Ведь я все про вас знаю: мне говорили, что после возвращения из дому вы только и делаете, что плачете да тяжко вздыхаете.

— Ей-Богу, милая тетя, — вмешался Роже, видя, как терзается бедная девочка, — когда расстаешься с родителями, конечно, хочется немного поплакать; а потом, в монастыре жить не так уж весело, не правда ли, мадемуазель? Ведь тут у вас мало развлечений.

— Кстати, небольшое развлечение я вам, пожалуй, доставлю, дитя мое, — сказала аббатиса. — Нынче вы не будете обедать в трапезной со всеми остальными, а пообедаете здесь, вместе со мной и моим племянником.

— О, как чудесно! — воскликнула Констанс, не будучи в силах скрыть свою радость.

— Мадемуазель, — снова вмешался Роже, поняв, что нельзя позволить настоятельнице задуматься над тем, какое чувство заставило Констанс издать радостный возглас, — мадемуазель, буду ли я иметь честь стать вашим посланцем, как я уже имел честь стать посланцем вашего батюшки? Не соблаговолите ли вы передать со мною ответ на письмо, которое я вам привез?

— Разве вы скоро уезжаете, сударь? — спросила Констанс, опять зардевшись.

— Боюсь, что должен буду покинуть Шинон с минуты на минуту, — отвечал Роже. — Увы! Ведь я нахожусь во власти своего наставника и признаюсь, что при каждом звуке, доносящемся сюда, при каждом стуке отворяемой двери я ожидаю увидеть перед собой строгую физиономию любезного моего аббата Дюбюкуа. А потому, прошу вас, не терять времени, если хотите воспользоваться случаем, который я предоставляю вам, и передать через меня ответ: не сомневаюсь, его ожидают с большим нетерпением.

— В таком случае, сударь, — сказала Констанс, — если наша добрая матушка позволит, я пойду к себе, прочту привезенное вами письмо и напишу ответ.

— Ступайте, дитя мое, ступайте, — сказала настоятельница, целуя девочку в лоб, — и не забудьте, что в два часа мы ждем вас к обеду; впрочем, я сама за вами пришлю.

— О, этого не понадобится, матушка! — отвечала Констанс. — Мне так приятно быть в вашем обществе и в обществе вашего племянника, нашего близкого соседа! Я с удовольствием воспользуюсь столь любезным приглашением и буду точна.

И мадемуазель де Безри, ужу полностью справившись со своим волнением, сделала скромный, но весьма кокетливый реверанс и вышла, опустив руки в карман, чтобы придержать письмо. Роже смотрел ей вслед, нащупывая рукой букетик, лежавший у него за пазухой, и прижимая его к сердцу.

Констанс сдержала слово; она оказалась необыкновенно аккуратной: без четверти два опять пришла в комнату настоятельницы, где ее ожидал Роже; как только Констанс появилась на пороге, он спросил, не забыла ли она ответить на письмо. Сильно покраснев, девочка вытащила из-за корсажа изящный маленький конверт с письмом, адресованным виконту де Безри, и молча протянула его юноше: бедняжка была не в силах произнести ни единого слова. Сославшись на то, что он боится потерять письмо, шевалье тотчас же вышел, сказав, что он сразу положит его в бумажник, а на самом деле для того, чтобы жадно пробежать глазами это послание.

То было очаровательное полудетское письмо, очень наивное, очень нежное, очень искреннее, полное уверений в вечной любви, которая родилась только вчера и которую клянутся сохранить до самой смерти. Все эти признания и клятвы заняли четыре страницы, хотя их можно было свести к трем словам: «Я люблю вас». Роже сперва поцеловал конверт, затем все четыре страницы письма с обеих сторон, потом он поцеловал каждую строку на всех четырех страницах и наконец каждое слово в каждой строке. Он был вне себя от счастья.

Когда шевалье вернулся в комнату тетушки, Констанс ждала его, красная, словно кумач. Милые дети обменялись взглядами, в них сияло невыразимое блаженство. В эту минуту дверь внезапно отворилась и настоятельница издала радостный возглас; Роже и Констанс обернулись, и глаза их, в которых недавно светилась радость, заволокло слезами.

Особа, чей неожиданный приезд вызвал такую радость настоятельницы, была баронесса д'Ангилем.

Сестры обнялись, а бедные дети между тем глядели друг на друга, горестно покачивая головами; вид их, казалось, говорил: «Все кончено». Роже поспешил навстречу матери, но она не обняла сына, как только что обняла его тетушку, а лишь протянула ему руку для поцелуя. Мадемуазель де Безри встретила баронессу почтительным реверансом, а та в ответ лишь холодно и едва заметно кивнула головой.

Двое детей дрожали всем телом. Однако баронесса ничего не сказала; обменявшись первыми приветствиями с сестрой, она по ее приглашению заняла место за столом.

Констанс очень хотелось попросить разрешения удалиться, но она не решилась. Ее прибор стоял между приборами баронессы и настоятельницы, так что все время, пока длился обед, девочка не отваживалась поднять глаза от тарелки; Роже не раз замечал, как непрошеная слеза скатывалась по щеке ее и Констанс поспешно вытирала ее салфеткой.

Сам Роже раз десять в минуту то краснел, то бледнел. Он пытался есть, но на душе у него было так тяжело, что кусок не лез в горло.

Баронесса между тем рассказывала, что ей тоже пришла в голову мысль сделать сюрприз своей милой сестре, однако барон, к сожалению, не мог сопровождать ее, потому что он занят приготовлениями к поездке, которую намерен совершить вместе с сыном, как только тот возвратится в Ангилем. Когда Констанс услышала, что шевалье должен будет куда-то уехать, слезы еще быстрее побежали по ее лицу, а сам Роже почувствовал, как у него болезненно сжалось сердце. Бедная девочка уже давно с трудом сдерживалась, но под конец силы оставили ее, она откинулась на спинку стула и разрыдалась. Только тут, при этом внезапном взрыве отчаяния, добрая настоятельница обратила внимание на горе Констанс и с истинно материнской тревогой — надо отдать ей в этом справедливость — принялась расспрашивать бедняжку.

Однако та ответила только, что она и сама не знает, отчего плачет, что у нее, должно быть, как выражаются в свете, просто истерика и она просит разрешения уйти к себе.

Такое разрешение ей было дано тем охотнее, что баронесса д'Ангилем не пыталась ее удержать. Констанс ушла, так и не услышав ни словечка в утешение, ибо Роже, точно завороженный присутствием матери, не посмел даже проститься с девочкой.

Когда мадемуазель де Безри удалилась и баронесса сочла, что та, должно быть, уже дошла до своей комнаты, она предложила сыну тоже пойти к себе и без промедления уложить свои вещи в сумку, так как барон велел, чтобы шевалье в тот же вечер отправился в Ангилем. Юноша безропотно подчинился. В те времена сыновняя покорность еще входила в число тех драгоценных семейных добродетелей, что свято соблюдались, особенно среди провинциальной знати, этом оплоте дворянства. Вот почему шевалье почтительно поклонился матери и ушел к себе в комнату.

Сестры остались вдвоем.

V. КАК ШЕВАЛЬЕ Д'АНГИЛЕМ УБЕЖАЛ ИЗ КОЛЛЕЖА ИЕЗУИТОВ В АМБУАЗЕ, НАМЕРЕВАЯСЬ ПОХИТИТЬ МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ БЕЗРИ, И КАКУЮ НОВОСТЬ ОН УЗНАЛ ПО ПРИБЫТИИ В МОНАСТЫРЬ В ШИНОНЕ

Излишне говорить читателю, о чем именно беседовали обе дамы; скажем только, что час спустя шевалье снова пригласили к тетушке; он явился с небольшой сумкой под мышкой, вконец сконфуженный своей неудачей.