Висельник и Колесница (СИ)

А ряженый человечек выплясывал вокруг и, то и дело подскакивая к графу, хохотал в лицо. Затем вдруг завис в воздухе, перевернулся вверх тормашками и схватил за грудки: «Куда смотришь, чужак! Предупреждали же, чтобы не пялился!» Ухватив за бакенбарды, он принялся кружить Толстого. Американец размахнулся и, что было духу, саданул по глумливой рожице. Та умылась кровью, и руки выпустили Толстого – граф удовлётворённо проехался по неспокойному зелёному сукну, будто козырная карта, побившая фоску^[63]. Наверху дохнуло лёгким ветерком и зазвенело хрусталём:

- Гроссмейстер, играйте честно! Это сдано не вам!

- Посмотрим, – сказал, отступая, давешний метатель комет, – посмотрим!

Отвратительный мальчишка стал проваливаться в грунт. Тот поглотил поганца, рыгнул сыто и утих. Всё эфемерное, наконец, уходило, и мир вновь обретал опору.

Лёгкий ночной морозец, что прохватил мокрую от пота одежду, быстро привёл Толстого в чувство. Сизый парок от участившегося хриплого дыхания завесил от взора звёзды, с которых граф только что воротился.

- Что, приснился кошмар? – пытливо спросил немногим ранее проснувшийся Максим.

- Кошмар, говоришь? – Толстой усмехнулся. – Да нет, больше похоже на бред безумца. Столько всего привиделось, что впору убояться дома скорби. Только ты не проси рассказывать. Всё равно не смогу передать смысла, хоть я рассказчик и неплохой.

Продолжив путь, компаньоны вскоре увидали во тьме жёлтый огонёк. То светилось окно кордегардии^[64] на французской сторожевой заставе. Караульный, по виду обычный армеут^[65], спокойно дремал, облокотившись о полосатый шлагбаум, умудряясь при этом не выпускать из рук длинного ружья с примкнутым штыком.

Фёдор подъехал вплотную и, развернув лошадь, вознамерился пнуть часового ногой. Но Максим жестом остановил графа и громко прочистил горло.

- Стой! Кто идёт? – голос француза сорвался на петушиный крик.

- Спиш-ш-шь, опозоренный сын волчицы?! – грозно зашипел на него полковник. – Благодари судьбу, что мы не казаки, а то уже извивался бы на пике, словно таракан на булавке. Ничего, сейчас вызовем из караулки сержанта, он тебе живо объяснит, чем кошмарная явь отличается от сладкого сна на посту.

Часовой съежился и прошептал:

- Не губите, добрые господа, весь день без еды, вот и сморило от слабости…

- Весь день, говоришь? – показательно смягчил тон Максим, а затем, порывшись в седельной сумке, вынул увесистое кольцо свиной колбасы. Раздумчиво, словно, не замечая алчно горящих глаз француза, покачал груз в руке и лениво уронил вниз. До земли колбаса не долетела, и русские тут же услыхали звериное чавканье.

- Эй, малый! – хохотнул Толстой. – Ты прежде дай проехать, а угощаться будешь позже.

Шлагбаум взлетел вверх так, что чуть не вылетел из пазов, подорожные минули заставу надменно, как и подобает победителям, постовой же козырнул на прощание. На миг в глазах солдата мелькнула благодарность, а потом всем его вниманием завладела упоительно вкусная, влекущая чесночным ароматом снедь.

- Послушай, Максимус, – лишь только застава скрылась из виду, фамильярно обратился к спутнику Фёдор, – а много ли ещё колбасы осталось?

- Что, тоже аппетит разыгрался, друг…Теодорус?

- Да нет, я иное подумал. Может, следовало вместо смертоносного оружия побольше запастись колбасой и прочей провизией. Глядишь, всю французскую армию бы одолели, – высказав это соображение, Толстой замолчал, но вдруг хлопнул себя по ляжке:

- Слушай, Максимус, всё не идёт из головы тот сон. Вроде уже и позабыл, что там привиделось, но осталось странное ощущение, будто сон - вещий! Да нет же, глупости, чур меня! Ранее уже случалось похожее дело. Помню, довелось на Алеутских островах гостить у добрейшего племени индейцев-калошей. Раз закончился у меня табачок, ну, я и позаимствовал толику у местного шамана. Кто ж его знал, что он туда ядовитых грибов добавляет. Лишь закурил я ядрёной смеси, как тут же привиделось чудное. Да такое яркое, такое радостное… Правда, потом желудок наизнанку вывернуло и долго рвало жёлтой слизью. О-о! Кажется, понимаю, в чём причина нынешнего курьёзного сна! Я ведь перед отъездом купил у хозяина «Драгуна» флягу горькой настойки. А в дороге опустошил её до донца. Видимо в настойке была отрава. Как вернусь, первым делом отхлещу прощелыгу-трактирщика плетью.

- Не загадывай наперёд. Столько с тобой разного может приключиться, что кабатчик пока может спать спокойно, – вздохнул Крыжановский.

- Твоя правда, Максимушка, загадывать наперёд – зряшное дело. Я ведь приехал в Тарутино, собираясь вступить в отряд моего доброго друга Дениса Давыдова. Того в лагере не оказалось, вот я и зашёл в трактир мерзавца-отравителя, чтоб в картишки перекинуться. А далее – вон как вышло… И еду нынче пленником честного слова подле тебя, направляясь прямиком в неизведанное грядущее.

- Это который же Давыдов? Не гусарский ли подполковник, знакомый мне по Финляндии как славный и смелый малый? Тот, что в нынешнюю кампанию придумал поднять мужиков против французов?

- Он самый! Поверь, нет на свете другого, столь же достойного человека! А какие стихи пишет! Вот, послушай, к примеру, что Денис сочинил обо мне в прошлом году:

Толстой молчит! – неужто пьян?

Неужто вновь закуролесил?

Нет, мой любезный грубиян

Туза бы Дризену отвесил.

Давно б о Дризене читал;

И битый исключен из списков -

Так, видно, он не получал

Толстого ловких зубочистков.

Так, видно, мой Толстой не пьян.

- О чём это? У тебя, Фёдор, что-то вышло с Дризеном из морского кадетского корпуса? – поинтересовался, зевая, Максим.

- Расскажу как-нибудь в другой раз, в более уместной обстановке. Нынче же сия чарующая ночь располагает к предметам исключительно лирическим. Как тебе такое? – Американец встал в стременах и заорал во всю глотку:

Au fond de leur palais leur majesté terrible

Affecte à leurs sujets de se rendre invisible,

Et la mort est le prix de tout audacieux

Qui sans être appelé se présente à leurs yeux

^[66]

!

- Поправь, граф, но сдается, что мы больше не одни! – перейдя, также, на французский, негромко сказал Максим.

- Доброй ночи, господа! – от ближайшей рощицы на дорогу выезжали всадники, числом в чёртову дюжину. Хвостатые драгунские каски, кавалерийские карабины и иное бряцающее железо, какового не разглядеть в темноте, явно указывали на то, что компания подобралась весьма серьёзная. Четвёрка впереди – определённо офицеры, остальные – солдаты.

«Скверно, очень скверно, – подумал Максим, – этих за колбасу не купишь, а случись заварушка, пожалуй, легко не одолеешь». Толстой же предпочел не размышлять. Совершенно развязным тоном он потребовал от французов назвать пароль.

- Ранее для истых патриотов старой доброй Франции, паролем был девиз «Да здравствует король!», но вот уже почти два десятка лет минуло с той поры, как лишились права на жизнь не только девиз, но и его монархическое величество, – с трагичным спокойствием ответил немолодой драгун, что прежде желал доброй ночи.

- Пусть будет так, – в тон сказал Толстой. И хоть мы с …э-э-э… гражданином не разделяем роялистских убеждений, но, по крайней мере, теперь есть ясность, что перед нами – не вражеские лазутчики, а товарищи по оружию.