Под знаменем быка

Когда тот вошел, герцог пристально посмотрел на молодого капитана.

— Так ты принес мне известие о капитуляции Сан-Лео?

— Не совсем, ваша светлость. Я привез лишь предложение сдаться и условия капитуляции. Если ваша светлость их подпишет, завтра я вашим именем возьму замок под свое начало.

Герцог улыбнулся, не отрывая глаз от лица кондотьера.

— Под свое начало? — переспросил он.

— Как губернатор, назначенный вашей светлостью, — пояснил Лоренцо.

И выложил перед Борджа письма Бьянки. Тот мельком просмотрел их и передал Агабито для более детального изучения.

— Тут написано, что графиня Бьянка де Фораванти должна остаться в Сан-Лео, — вскинул голову секретарь.

— Это почему? — поинтересовался Чезаре у мессера Лоренцо. — И вообще, с чего это мне ставят условия?

— Все так перепуталось, — потупился кондотьер. — К сожалению, первоначальный план провалился. Я не буду занимать время вашей светлости подробностями, но меня схватили и… пришлось выходить из весьма щекотливой ситуации с наименьшими потерями.

— Но, надеюсь, без ущерба для тебя? Я бы огорчился, если бы ты остался в обиде. Но такого не будет, правда? Говорят, что мадонна Бьянка — писаная красавица.

Кастрокаро покраснел до корней волос. От его самоуверенности не осталось и следа.

— Так вам все известно, ваша светлость? — только и смог он сказать.

Чезаре пренебрежительно рассмеялся.

— Я в некотором роде чародей. И могу видеть то, что недоступно другим. Ты потрудился на славу, и наградой тебе будет пост губернатора. Агабито, подготовь соответствующий приказ. И побыстрее. Мессер Лоренцо спешит вернуться к мадонне Бьянке.

Полчаса спустя сияющий от счастья Лоренцо вновь скакал на север, а Чезаре поднялся из-за стола, зевнул и улыбнулся своему верному секретарю.

— Итак, Сан-Лео, который мог бы продержаться год, наш, — он удовлетворенно потер руки. — Кастрокаро думает, что взятие замка — его заслуга. Мадонна воображает, что Лоренцо привел к ней эликсир этого шарлатана Трисмегистуса. И никому и в голову не приходит, что вышло все, как я и намечал, — а затем назидательно добавил:

— Тот, кто хочет достичь величия, должен научиться не просто использовать людей, но так, чтобы они и не догадывались об этом. Если бы я случайно не услышал того разговора в доме Корвинуса Трисмегистуса и, используя полученные сведения, не провел этой истинно шахматной комбинации, в которой роль пешек исполняли люди, за Сан-Лео пришлось бы положить немало жизней. А я позаботился о том, чтобы эликсир мага доказал свою чудодейственность. Мадонна Бьянка, по крайней мере, уверена, что не зря потратила свои пятьдесят дукатов.

— Вы уже предвидели такой исход, ваша светлость, когда посылали Кастрокаро в Сан-Лео? — решился спросить Агабито.

— Естественно. Потому-то туда отправился он, и никто другой. Он не мог знать, что мадонна Бьянка в замке. Я позаботился об этом. И послал его в полной уверенности, что, не открой он ворота солдатам делла Вольпе и попади в плен, ему достанет ума не выдать истинной причины своего появления в Сан-Лео, а уж мадонна наверняка решит, что привел его туда любовный эликсир, как и обещал маг. Разве она могла повесить Лоренцо. зная, что сама заманила его в замок? Могла ли она поступить иначе, чем сдать Сан-Лео нам?

— Похоже, этот Корвинус сослужил вам добрую службу.

— Столь добрую, что спас этим свою жизнь. Яд не убил его, хотя пошел уже шестнадцатый день, — герцог рассмеялся, засунул большие пальцы обеих рук за широкий пояс. — Пусть его завтра освободят, Агабито. Но предварительно вырвут язык и отсекут правую руку. Чтоб он более не писал и не лгал.

На следующий день Сан-Лео капитулировал. Толентино и его солдаты при оружии выехали из ворот. Кастелян был мрачнее тучи, не понимая, как такое могло произойти.

А мессер Лоренцо Кастрокаро ввел в замок свой гарнизон и преклонил колени перед мадонной Бьянкой.

В тот же день их обвенчали в часовне Сан-Лео, и прошло несколько лет, прежде чем они признались друг другу в обмане. Что, впрочем, нисколько не помешало их счастью.

ПЕРУДЖИЕЦ

Глава 1

Секретарь синьории Флоренции, пришпорив мула, пересек мост через Мизу и натянул поводья, не доехав до Синигальи, зачарованный открывшимся зрелищем. Справа, к западу от него, солнце закатывалось за вершины Апеннин, и красные его лучи сливались с языками пламени, поднимающимися над городом.

Секретарь не знал, что и делать. Его природная мягкость, даже застенчивость, столь подобающая ученому, пребывали в разительном контрасте с безжалостной прямотой его теоретических выкладок. Вот и теперь, когда его широко посаженные глаза задумчиво созерцали горящий город, думал он о Чезаре Борджа. Донесшиеся до него крики утвердили секретаря в мысли о том, что в городе идет жаркий бой. Стражники у ворот, с подозрением косящиеся на него, чего это он вдруг остановился, окликнули секретаря, пожелав узнать, по какому делу пожаловал он в Синигалью. Он назвался, и его с почтением пропустили в город. Другого отношения посол республики и не ожидал.

Он тронул поводья, и мул в месиве снега и грязи уныло поплелся через предместье, мимо пустынной рыночной площади, ко двору.

Шум, отметил он, доносился из восточной части города, которую, как он знал, а знал этот флорентиец на удивление много, населяли венецианские купцы и богатые евреи. А потому пришел к логическому выводу, в логике ему не было равных, что услышанные им крики и вопли — дело рук солдатни, грабящей горожан. Не составляло для него тайны и то, что в армии Чезаре Борджа грабежи и мародерство карались смертной казнью. Из чего следовало еще одно, не менее логичное заключение: несмотря на свою хитрость и ум, герцог Валентино потерпел поражение в схватке с мятежными капитанами. Однако многоопытный мессер Макиавелли не спешил согласиться с этим заключением, хотя факты утверждали обратное. Он догадывался, что Чезаре Борджа прибыл в Синигалью не только для того, чтобы помириться с мятежниками и заключить союз на будущее. Герцог не хуже Макиавелли понимал, что доверять капитанам нельзя. И в западню он мог зайти только в одном случае — зная наверняка, что захлопнуться она может только по его команде. Так что секретарь не мог поверить, что западня-таки захлопнулась. Но, с другой стороны, город грабили, а грабежей герцог Валентино не дозволял.

Размышляя об этом, мессер Макиавелли поднимался по крутой улочке ко дворцу. Вскорости, однако, ему пришлось вновь натянуть поводья: дворец окружила громадная толпа. На одном из балконов он разглядел отчаянно жестикулирующего человека, судя по всему обращающегося к народу с речью.

Мессер Макиавелли наклонился в коснулся рукой плеча какого-то мужчины, стоявшего в задних рядах.

— Что происходит?

— А кто его знает? — ответил тот. — Его светлость герцог с мессером Вителлоццо и другими вошли во дворец два часа тому назад. Затем появился один из капитанов герцога, говорят, мессер де Корелла, и во главе отряда направился в предместье. Там они напали на солдат мессера Фермо, который тоже сейчас во дворце, а завтра Новый год. Клянусь мадонной, если он так начинается, чего же ждать дальше? Сейчас они жгут, грабят и дерутся в предместье, превращая его в ад, а что происходит во дворце, известно разве что дьяволу. Иисус Мария! Ужасные времена, господин мой. Говорят…

Поток слов резко оборвался под пристальным взглядом темных, ничего не упускающих глаз. Мужчина повнимательнее присмотрелся к всаднику, отметил его богатый, отороченный мехом плащ, хитрое чисто выбритое лицо с выступающими скулами и счел за благо воздержаться от дальнейших рассуждений.

— Говорят сейчас так много, что сам черт не разберется, где правда, а где — ложь, — закончил он монолог.

Тонкие губы Макиавелли чуть изогнулись в улыбке. Он понял причину недоверчивости своего собеседника. И более ни о чем не стал спрашивать, благо ему уже все стало ясно. Раз солдаты герцога под командой Кореллы напали на отряд Оливеротто да Фермо, значит, его ожидания оправдались и Чезаре Борджа, перехитрив мятежных капитанов, теперь передавит их, как мух.