Владетель Мессиака. Двоеженец

— В доме на острове, тотчас же после нашего ухода.

— Кто сказал тебе все это?

— Жак Обри, которого я сейчас видел.

— Как же он узнал об этом?

— Очень просто. После испуга, когда плут сбежал, он хотел было оставить остров, но любопытство удержало его, ему хотелось узнать последствия происшествия, он вернулся и влез на дерево, около дома. Оттуда Обри увидал, как прошел окровавленный де Салье, поддерживаемый каким-то господином.

— Кто был этот господин? — спросила Виола.

— Жак Обри не узнал его…

— Что случилось тогда?

— Жак Обри хотел было подойти поближе, послушать, как вдруг услыхал поспешные шаги и бряцание шпор и сабель. Явился отряд солдат с маркизом де Тианжем во главе. Они вошли в дом. Несколько минут спустя они вышли оттуда, посреди них, опираясь на руку де Тианжа, шел де Салье.

— А маркиза не следовала за своим мужем?

— Нет, среди мужчин не было ни одной женщины.

— В таком случае, — воскликнула Виола, — Диана одна и, стало быть, в наших руках! Надо вернуться на остров, Жерар! Кто знает, наш план, неудавшийся ночью, быть может, удастся сегодня утром?

— Идти на остров бесполезно, — ответил де Нойаль. — Там никого нет. Жак Обри думал, как и ты. Он выждал время, пока солдаты перебрались через Сену, сошел со своего наблюдательного пункта, проник в дом, обыскал его и не нашел там никого, кроме трупа Мало.

— А письмо? Искал ли он письмо?

— Везде, но без успеха. Обри перешарил во всех комодах, шкафах, везде, а мы можем положиться на его слова, так как это в его же интересах.

— Но в таком случае, — промолвила Виола, — если Дианы нет на острове, где же может она быть?

— Одному Богу известно.

— Мы должны узнать это! Де Салье в тюрьме, Диана на свободе, опасность увеличивается! Если обвинения, которым подвергается де Салье, важны, тогда нам беда! Он инстинктивно угадает, что именно мы устроили ему западню нынешней ночью. Чтобы спасти себя или отомстить нам, он выдаст меня. Де Салье воспользуется письмом, так как оно еще существует и Диана еще жива и на свободе! Во что бы то ни стало надо отыскать Диану и уничтожить это письмо. Это необходимо, или мы погибли! Справился ли ты о доме де Салье в Париже — не возвращалась ли туда Диана?

— Ни то, ни другое. Я ничего не хотел делать, не сообщив тебе обо всем и не узнав твоих желаний.

— Верни потерянное время! Ступай, беги! Быть может, спасение наше зависит от этого! Я буду ждать тебя с нетерпением. Ступай же и возвращайся поскорее!

Жерар ушел.

Виола, оставшись одна, опустилась на стул.

— Вот чудо! — сказала она. — Де Салье жив. Де Салье в тюрьме! Диана пропала! Все мои надежды рушатся! Я начинаю терять голову! Зачем регент приходил ночью на остров? Какое преступление совершил де Салье? Где Диана? Неизвестность меня страшит! Я, Виола Рени, ясновидящая, слава которой обежала почти полсвета, я слепа и знаю меньше, чем кто-либо! О, сомнение, сомнение, какая пытка!

Дверь отворилась, и лакей провозгласил:

— Его высочество регент!

«Ага! — подумала хищная женщина, — теперь я узнаю хоть что-нибудь».

И с улыбкой на лице она подбежала к вошедшему регенту. Филипп Орлеанский был бледен, лицо у него было грустное. Виола Рени сразу заметила это.

— Отец мой! — воскликнула она, поцеловав Филиппа. — Что с вами?

— Почему это ты меня спрашиваешь, дочь моя?

— Ваши руки холодны, у вас тревожный вид! Вы были так веселы вчера, а сегодня вы так грустны.

— Ты ошибаешься, дитя мое! — возразил Филипп, пытаясь улыбнуться.

— Нет, отец мой. Вас явно что-то беспокоит.

— Заботы о государственных делах, может быть…

— Отец мой, оставьте этот ответ для ваших придворных! Но меня, которая вас любит всем сердцем, всей душой, меня не удовлетворит подобный ответ. Вы страдаете. Я хорошо вижу, что вы страдаете.

— Нет, уверяю, что нет.

— Зачем же вы скрываете от меня свою боль, отец мой? — возразила Виола, устремляя на Филиппа проницательный взгляд. — Неужели вы думаете, что я слепа? Вы говорите со мной в эту минуту, вы слушаете меня, а между тем, отец мой, ваши мысли далеко от меня.

— Виола, Виола! — воскликнул Филипп, отворачиваясь от мнимой дочери. — Не смотри на меня так! Да, я знаю, я хорошо знаю, что ты читаешь в сердцах людей, для тебя ничего нет скрытого. Твои взгляды могут проникнуть в мою душу. Я не хочу этого.

— Так, — возразила молодая женщина взволнованным голосом, — вы скрываете от меня ваше горе!…

— Горе, о котором ты не должна знать. Это правда.

— Вы более не доверяете мне, отец мой!… Вы более не любите меня!…

— Не люблю тебя?! Ты несправедлива! Ты жестока!… Я пришел к тебе, чтобы забыться рядом с тобой, найти счастье…

— Простите меня, если я огорчила вас, отец мой. Но мне тяжела ваша скрытность! К чему это недоверие, если вы еще любите меня? Разве дочь ваша имеет право делить с вами только радость и веселье? Возможно, другие и завидовали бы такой участи, но я не хочу ее. Я хочу разделить ваше страдание.

— Дитя мое, — сказал Филипп, прижимая Виолу к своей груди, — бывают такие раны, которых даже любимая дочь не должна знать.

За этими словами последовало молчание. Виола внимательно посмотрела в глаза регенту и наконец сказала серьезно:

— А ваша рана, полученная от маркиза де Салье, одна из таких?

— Как, ты знаешь?… — воскликнул раздраженно Филипп.

«Здесь-то и кроется эта тайна», — подумала молодая женщина и прибавила вслух:

— Успокойтесь, отец мой, я ничего не знаю. Мне никто ничего не говорил. Но во мне пробудилось это странное всеведение! Таинственный инстинкт говорил мне, что нынешнюю ночь случилось страшное, ужасное происшествие.

— Да, ужасное, это правда, — промолвил Филипп глухим голосом, — одни судьи узнают его…

— Маркиз де Салье, отец мой, стало быть, очень виновен?

— Да, очень! — ответил регент, но потом прибавил как бы про себя: — О! Какая ночь! И я должен был все перенести перед нею!

«Он говорит про Диану, — подумала Виола, — он думает о Диане!»

— Да! — продолжал Филипп. — Ты угадала, я страдаю… Страдаю жестоко, я доверюсь тебе, выскажу тебе мои страдания. Ты, может быть, облегчишь мне душу. Выслушай меня, Виола! Маркиз де Салье нанес регенту Франции такие оскорбления, которые не могут быть прощены. Правосудие свершится. Завтра судьи приговорят его к смерти, и голова его падет на плахе. Ничто не может уже спасти его… Но есть невинное создание, которое я не хочу поразить одновременно с ним.

«Диана! Все Диана!» — подумала Виола и громко спросила:

— О ком говорите вы, отец мой?

— О маркизе де Салье.

— О его жене?

— Я люблю ее…

— Вы любите ее! — повторила пораженная Виола. — Вы ее любите, отец мой? — «И это дочь его, Боже мой! Это его дочь!» — прибавила она тихо с ужасом.

— Я люблю ее, — продолжал Филипп, — но странной любовью! Чувство, которое влечет меня к ней, похоже на то, которое внушаешь мне ты! Я люблю ее такой же любовью, как и тебя! О! Не ревнуй только! Мое сердце достаточно велико, чтобы вместить вас обеих! Мне кажется, что она моя дочь. Мне кажется, что она сестра твоя.

«Кровь говорит в нем, — подумала Виола. — Он принимает за любовь отеческую нежность».

— Я хочу снова видеть ее, — продолжал регент, — приблизить ее к себе, окружить ее своими заботами, попечением, сделать ее счастливой, наконец…

— Вы знаете, где она, отец мой? — быстро спросила Виола.

— Вероятно, в том доме, где я ее оставил нынешней ночью. Я сейчас послал за нею.

«И ее там не найдут. Слава Богу!» — подумала молодая женщина.

— Дочь моя, — продолжал Филипп. — Через несколько дней ты будешь замужем и станешь принцессой де Куртене; я помещу тебя во дворце Монти, и там будет жить с тобой маркиза де Салье. Ты назовешь ее своей сестрой, окружишь ее своими ласками, нежностью и заставишь забыть ее, что правосудие регента сделало ее вдовой. Не правда ли, ты все это сделаешь, дочь моя?