Наследники Великой Королевы (др. изд.)

— Стало быть вы или те, кто вас послал, полагаете, что возможно предпринять определенные шаги с тем, чтобы, так сказать, придать королевской политике более активный и наступательный характер, — сказал он, когда я закончил. — Лично я с этим не согласен. Я достаточно хорошо знаком с фактами, которые вы сейчас изложили. — Он немного помолчал и поочередно внимательно посмотрел на меня и моего спутника. — Я буду говорить с вами откровенно, хотя это, быть может, и не очень разумно. По моему мнению, юные джентльмены, нам очень повезло, что у нас такой король, прямо скажу — слабый король. Вы, я вижу, весьма удивлены моими словами. Постараюсь объяснить, что я имею в виду.

— Настало время, — негромким голосом продолжал наш хозяин, — когда английский народ должен сделать выбор — хочет ли он, чтобы им управлял король или парламент. Растущая в течение столетий мощь парламента за годы правления династии Тюдоров значительно ослабела. Теперь, когда Королевы Елизаветы больше нет, у парламента появилась реальная возможность восстановить утраченные позиции. Неразумное поведение короля Иакова приближает час неизбежного столкновения. И разве не лучше, если в этот решительный момент английскому народу будет противостоять слабый король, «совершеннейшее ничтожество», вроде нашего Иакова, а не решительный и разумный монарх? Разумеется, честолюбию и патриотизму англичан больше бы отвечал король, который заставил бы весь мир уважать и себя, и свою страну, сумел бы укрепить торговлю и способствовал колонизации новых земель, поддерживал бы принципы религиозной терпимости, а не узколобый фанатизм. Однако каким серьезным противником оказался бы такой сильный монарх во время борьбы нации за свои права!

— Однако, означает ли это, что мы должны во всем подчиняться его воле? — спросил я.

— В свете того, что я вам сказал, другого пути у нас нет.

— Нам следует считать наши теперешние разочарования и бедствия ценой, которую мы вынуждены заплатить за наш будущий шанс обрести свободу.

— Значит вы считаете, что Джон Уорд неправ, пытаясь организовать сопротивление Испании.

— Нисколько, — ответил я, — капитан Уорд оказывает Англии великую услугу. Если король бездействует, бремя борьбы за интересы страны должны взять на себя самые отважные из его подданных.

— Но как сумеем мы восстановить свои права самим управлять собой, если склонимся перед волей короля?

Он почти лукаво улыбнулся мне.

— На то, чтобы раздуть пламя недовольства, требуется немало времени. Его Величество должен продолжать следовать своим прежним путем, совершая все новые ошибки, которые вконец истощат терпение нации и может подтолкнуть население на решительные действия. А какой еще поступок короля способен вызывать большее возмущение народа, чем казнь Джона; Уорда? Именно по этой причине я и пальцем не пошевелю, чтобы спасти вашего капитана от петли.

— Вы конечно понимаете, что все сказанное здесь не должно выйти за пределы этой комнаты, — продолжал он, — я слишком ценю возможности, которые представляет мне мое официальное положение, чтобы рисковать им. Я высказал вам некоторые свои взгляды, полностью полагаясь на вашу скромность и умение молчать. До свидания, молодые джентльмены. Мне хотелось бы также выразить надежду, что ваша политическая деятельность не обернется для вас бедой. Боюсь, что если вы предстанете передо мной в суде, вы вряд ли сможете рассчитывать на снисхождение.

Когда мы немного отъехали от дома, я обратился к моему спутнику с просьбой назвать мне имя хозяина Горхэмбери. За последние месяцы я встречал немало людей, чьи имена так и остались мне неизвестны и меня это нисколько не волновало. Но сейчас я испытал необычайно сильное желание узнать имя этого удивительного человека.

Мой проводник придержал свою лошадь и с веселым удивлением взглянул на меня.

— Вы в самом деле не знаете? Это поистине удивительно. Я полагал, что нет человека, который бы не знал хозяина Горхэмбери. Это величайший человек не только в Англии, но возможно и во всем мире. Зовут его Френсис Бэкон [57].

39

К концу моего путешествия я пребывал в состоянии глубокой удрученности. Добился ли я чего-то реального, ежедневно рискуя головой? На этот счет у меня были большие сомнения. Всякий раз, когда я заводил разговор о политике короля, в ушах у меня звучал ясный и отчетливый голос хозяина Горхэмбери: «Нам следует считать наши теперешние разочарования и бедствия ценой, которую мы вынуждены заплатить за наш будущий шанс обрести свободу». Если он был прав, а я в этом не сомневался, у нас не было никакой надежды хоть как-то улучшить положение дел. Нам оставалось лишь уповать на те великие потрясения, которые ожидают Англию в будущем, и быть может, освободят нашу страну от гнета деспотизма.

Последнего человека, значившегося в моем списке, я должен был посетить на следующий день. Сэр Ниниан Варли, с которым у меня была назначена встреча, принимал гостей, и потому я не мог увидеться с ним вечером. Я подумал, что безопаснее всего мне будет провести ночь на постоялом дворе, где останавливались самые бедные путники. Но когда грязная неряшливо одетая хозяйка проводила меня в комнату, пропитанную запахами, от которых меня сразу же замутило, я решил коротать ночь внизу на скамье. Однако поздно вечером мне пришлось покинуть и это помещение, ибо сидевшая там большая компания подвыпивших горожан горланила песни.

Шагая по грязным улицам и темным переулкам, я размышлял о письме от сэра Сигизмунда Хилла. Письмо сегодня утром передал мне краснолицый сквайр, в доме которого я ночевал. Это было первое послание, полученное от него за все это время. К моему глубокому сожалению, в нем ничего не говорилось о семействе Лэдландов, зато лично мне сэр Сигизмунд делал очень заманчивое предложение:

«Нам нужно назначить нового агента в Дамаск, — писал он, — и я так часто высоко отзывался о достоинствах некоего Ричарда Стрейнджа, что мои партнеры в конце концов сдались и оставили решение этого вопроса на мое усмотрение». Контракт предусматривал трехлетнее пребывание на Востоке, а по истечении этого срока, я по мнению сэра Сигизмунда, мог безбоязненно вернуться в Англию, ибо «за этот срок мои пиратские похождения несомненно будут забыты властями». В письме сообщалось, что я должен буду сесть на корабль в Бресте или Марселе и смогу взять с собой тетю Гадилду. Она чувствовала себя не очень хорошо (как любезно с его стороны было навести справки о ее здоровье) и теплое солнце Средиземного моря будет ей полезно. К нашим услугам будет удобный дом на взморье, окруженный пальмовой рощей.

Предложение это было как нельзя более кстати. Не мог же я прятаться бесконечно, а Джон не желал подвергать меня риску и не хотел, чтобы я возвращался к нему. Стало быть Восток был идеальным местом. Я буду там в безопасности, а работа будет мне вполне по силам, опыт, приобретенный в Тунисе, мне безусловно пригодится. У этого плана, однако, имелся серьезный недостаток. Осуществление его означало, что нас с Кэти будет разделять целый континент и примириться с этим мне было нелегко.

В письме содержались и тревожные вести. В Англию вернулось еще несколько капитанов из эскадры Джона и они также были задержаны. Сэр Сигизмунд выражал опасение, что король в самом деле собирался заковать всех флибустьеров в цепи, как и предсказывал Арчи. Письмо это было написано две недели назад, и я с содроганием думал о том, что за это время случилось с нашими отважными капитанами.

Днем уже пригревало теплое солнышко и последний снег стаивал на улицах. Горожане выбирались из своих утепленных на зиму жилищ, приветствуя приход весны. Они и сейчас еще бродили по улицам, собираясь веселыми галдящими компаниями на углах и у дверей кабачков и таверн.

Внезапно к великому моему удивлению и тревоге, я услышал как кто-то громким и визгливым голосом выкрикнул мое новое имя. Первым моим побуждением было повернуться и бежать, но я тут же сдержал свой порыв. Ведь этим я непременно привлеку к себе внимание, а как раз этого делать не следовало. Я оглянулся. Немного поодаль от меня на площади собралась изрядная толпа. Крик, как я понял, доносился именно оттуда. Пока я колебался, не зная, что предпринять, крик повторился. Все это выглядело так пугающе нереально, что я невольно ощутил, как по спине у меня побежали мурашки.