Последнее Евангелие

Единственным утешением оставались воспоминания. Особенно одно. Разговор с рыбаком на берегу озера много-много лет назад, и обещание, которое дал ему Клавдий. Все, что предсказал рыбак, произошло. Чем бы ни занимался Клавдий, мыслями он снова и снова возвращался в тот день. Нет, он ни в коем случае не должен подвести его…

— Аве, принцепс!

Клавдий вздрогнул он неожиданности.

— Плиний! Друг мой! Сколько раз я просил тебя, не называй меня так. Мы знаем друг друга всю жизнь. В молодости ты воевал в моем легионе в Германии. А с тех пор как я попросил тебя навещать меня здесь после твоего назначения во флоте, ты стал для меня самым близким другом. А я… я перестал быть принцепсом, когда у тебя еще молоко на губах не обсохло. Это я должен чтить тебя — ветерана, великого военачальника… Но хватит об этом! Мы оба граждане Рима, ни больше и ни меньше — единственный титул, значимый сейчас.

Плиний вошел быстрым шагом и помог Клавдию сесть на место. Взял у него кубок, наполнив вином, передал Клавдию, потом налил вина себе.

— Боги поздравляют тебя с девяностолетием! — торжественно проговорил Плиний, подняв кубок.

— Это было три недели назад.

Клавдий пренебрежительно отмахнулся. Хотя, что скрывать, ему было приятно, он любил Плиния. Какой же он высокий! Так нехарактерно для римлян. Ах, ну да, Плиний ведь родом из северной Вероны, земли кельтов. Вместо тоги он всегда носил расшитую красную тунику и сандалии на ремешках, как и положено командующему флотом. Он прекрасно сложен. Кроме того, Плиний — признанный воин, прирожденный лидер, талантливый ученый, автор бесчисленных сочинений, а с недавних пор еще и энциклопедист. Клавдий восхищался им.

— Ты при-принес к-к-книгу? — спросил Клавдий, сильно сжав кулак, как будто это могло избавить от заикания.

— Первые двадцать томов. Это подарок на день рождения, принцепс. Хоть и с небольшой задержкой. Я и мечтать не мог о более благоприятном случае и более взыскательном читателе! — Плиний с гордостью показал на кожаную сумку, предусмотрительно оставленную у двери, чтобы не запачкать свитки вином. — Осталось закончить описание флоры и фауны Британии. Кстати, именно это я хотел обсудить с тобой. И заполнить пропуск, который ты просил меня оставить в главе об Иудее. А в целом книга готова. Первая естественная история мира, написанная не греком!

Клавдий кивнул на полупустые полки и связки свитков на полу:

— По крайней мере теперь у меня есть свободное место, куда поставить достойные сочинения. Нарцисс помог убрать эту писанину. У меня самого рука никогда бы не поднялась выбросить книгу, какой бы она ни была. А духа сказать старому Кальпурнию, что книги Филодема недостойны папируса, на котором написаны, не хватило…

— Куда ты хочешь поставить мои книги? Давай помогу.

— Оставь там, где лежат, у двери. Нарцисс освободит для них место на полка завтра. Твоя книга станет истинным украшением моей библиотеки. Не то что вся эта греческая чепуха!

— Нарцисс до сих пор помогает тебе?

— Да, он кастрировал себя, чтобы иметь право служить мне, еще когда был совсем мальчиком, молодым рабом. Еще тогда я хотел освободить его…

— Я никогда не доверял Нарциссу, — осторожно заметил Плиний.

— Евнухам можно доверять.

— Это твоя ахиллесова пята! Жены и вольноотпущенники.

— О нет! Называй меня кем хочешь, но только не Ахиллесом! Возможно, я бог, но точно не Ахиллес. — Клавдий подавил смешок и серьезно взглянул на Плиния — Ты прав, Нарцисс и для меня загадка. Иногда я думаю, что ему нелегко далось принять понижение с должности префекта охраны Рима до слуги старого отшельника, стать пешкой в моем исчезновении. Хотя Нерон наверняка казнил бы его, не инсценируй он и свою смерть. Нарцисс всегда был проницательным человеком, имел какие-то свои дела в Британии. Да еще эта его странная религия, которую он принял в юности. Очень набожный… Но неизменно предан мне! — Клавдий вдруг улыбнулся и, наклонившись, взял Плиния за руку. — Спасибо за книги, дорогой друг! Чтение всегда доставляло мне величайшее наслаждение. Надеюсь, твое сочинение поможет мне в описании истории Британии. — Он показал на развернутый на столе свиток, залитый с краю вином. — Давай приступим к работе, пока я еще в состоянии думать. Сегодня был долгий день.

— Заметно.

Две головы склонились над столом. Луна, заглянувшая в окно, отливала на мраморе красным. Слишком жарко для конца августа. С балкона тянуло теплом, словно в гости из жаркой Африки наведался сухой сирокко.

Клавдий иногда задавался вопросом: что, если весь поход на Британию, эта никому не нужная победа, ничего не стоит? Что, если великий энциклопедист Плиний просто льстит ему, спрашивая совета? Клавдий, естественно, был тогда там, в Британии, — верхом на боевом слоне выступал в устрашающей атаке. Бледный и дрожащий, он боялся не врага, а того, что опять начнется приступ и он упадет, опозорив имя семьи.

Британия была его единственным завоеванием для империи, единственной победой. Теперь он полностью посвятил себя описанию истории этой земли, начиная с самых ранних времен. Клавдий прочитал все, что только можно было прочитать на эту тему, начиная с походного журнала античного исследователя Пифия, первого в истории, кто обогнул остров, и заканчивая жуткими рассказами об охоте за головами, добытыми его легионерами у друидов, которых после казнили. И он нашел ту самую принцессу из благородной семьи, девушку, которую приказала отыскать Сивилла, ту самую, которая станет королевой-воительницей.

— Скажи мне, — вдруг ни с того ни с сего попросил Клавдий. — Ты видел моего отца во сне?

— Да, потому и написал «Историю германских войн», — ответил Плиний и начал рассказ, который Клавдий слышал от него миллион раз: — Это случилось, когда я командовал кавалерией. Мы разместились возле Рейна. Однажды я проснулся посреди ночи и увидел перед собой призрак. Клянусь, это был римский генерал Друз. Трой уважаемый отец. Он поручил мне запечатлеть его в истории.

— Он умер еще до моего р-р-рождения. — Клавдий мельком взглянул на бюст отца и трагически заломил руки. — Его о-о-отравили, как и моего любимого брата Ге-е-ерманика. Если бы только я стал его достойным наследником, если б мог повести за собой легионы, как Германик, заслужить доверие людей!

— Тебе и так это удалось, — заверил Плиний, с тревогой глядя на Клавдия. — Вспомни Британию.

— Да, знаю. — Клавдий тяжело рухнул на скамью и слабо улыбнулся: — В том-то и дело. — Он начал играть монеткой — блестящим сестерцием с изображением его собственного профиля. Нервная привычка, которую Плиний замечал за Клавдием уже давно. Монетка выскользнула и покатилась к свиткам у двери. Клавдий раздраженно вздохнул и вроде бы хотел уже встать, но снова сел и угрюмо уставился на собственные руки. — Знаешь, в честь меня там простроили храм. А теперь воздвигают еще и амфитеатр! В Лондиниуме. Видел? Нет? А вот я видел, когда тайно посещал там ее гробницу прошлым летом.

— Прошу тебя, не надо снова об этом, принцепс! — взмолился Плиний. — У меня потом каждую ночь кошмары. А как же Рим? Неужели ты забыл обо всем, что сделал для Рима? Клавдий, ты столько всего построил! Люди тебе благодарны.

— Мало кто видит это, — ответил Клавдий. — Все мои постройки либо под землей, либо под водой. Я тебе рассказывал про секретный тоннель под Палатином? Прямо под моим домом. Аполлон приказал мне вырыть его. Я выполнил его волю, высказанную на дубовых листьях в пещере Сивиллы. Погоди, сейчас вспомню, как там было…

— А Иудея? — поспешил прервать его Плиний. — Ты сделал так, что во всей империи к иудеям стали относиться терпимее. Ты даровал Ироду Агриппе Иудейское царство.

— А потом он умер, — прошептал Клавдий. — Он был мне лучшим другом… Пусть даже и испорченным Римом, испорченным моим подлым племянником Калигулой!

— У тебя не было выбора, — продолжал гнуть свое Плиний. — Некому было заменить Ирода, поэтому тебе пришлось сделать Иудею провинцией Рима.

— Позволив жадным и продажным казначеям управлять ею! И это после того, что еще сто лет назад Цицерон предупреждал о последствиях провинциального самоуправления. Классическая ошибка, — горько добавил Клавдий. — Видимо, я не усвоил урок.