Глаз Лобенгулы

Бог ты мой! На столе меня ждал поистине королевский завтрак: исходила паром яичница с золотистым беконом, на горячих тостах плавились кусочки сыра, радовали глаз посыпанные сахарным песком запеченные яблоки, красовались многочисленные вазочки с джемом, медом, сливками…

— Спасибо, племянница! — сыто поблагодарил я девушку, расправившись со столь роскошным угощением. — Давно уже меня никто так не баловал… Ну что, продолжим наше расследование?

— Вы еще на что-то надеетесь? — вздохнула Кристина.

— Если честно, уже не очень, но попробовать еще раз, думаю, стоит, — я поднялся из-за стола и стремительно направился в уже знакомую комнату.

Вошел и… невольно замер. Стена, что напротив двери, мгновенно напомнила стену из моего сна! То же изголовье кровати на ее фоне, те же картины и полки с книгами… Взгляд невольно заскользил вниз. И вдруг я уловил в убранстве спальни что-то необычное, какую-то дисгармонию, что ли… Большая часть застекленных фотографий и вышивок находилась на уровне глаз и даже выше, и лишь одна из них, причем самая значительная по размерам, висела почему-то примерно на уровне пояса. Я, словно почуявший добычу кот, на цыпочках приблизился к ней и опустился на одно колено. Осторожно протянул руку к полированной деревянной раме с размещенным в ней снимком выстроившихся в две шеренги учеников.

— Это мамина фотография, ее выпускного класса, — прозвучал за спиной голос неслышно подошедшей Кристины.

— Я догадался. Но тебе не кажется, что она висит слишком низко?

— И правда, — присела девушка рядом. — Как же я раньше не замечала?

Я попробовал сдвинуть массивную раму в сторону — она даже не шелохнулась.

Кристина, разгадав мою мысль, тут же прикоснулась к ближайшей вышивке, изображающей большого синего пса с оранжевым цветком в лапах. Та закачалась. Потом легонько толкнула висящий чуть далее морской пейзаж — он тоже сдвинулся с места.

— Итак, что мы имеем? — принялся рассуждать я, загибая пальцы. — Первое. Рама со школьным снимком висит явно не на месте. Второе. Фотография, в нее вставленная, сильно уступает по размерам своей окантовке…

— И третье — ее невозможно сдвинуть! — продолжила за меня Кристина. — Действительно странно…

— Не будем торопиться с выводами, — медленно проговорил я, придвигаясь к раме почти вплотную. — Смотри сюда! Видишь, здесь, с левой стороны? Верхний и нижний уголки по сравнению с теми, что справа, выглядят более потертыми. Получается, их касались чаще… Ну что, рискнем и нажмем?…

Легкий щелчок откинувшейся прямо на меня «фотографии» прервал мой монолог, заставив от неожиданности вздрогнуть. Глазам предстала дверца небольшого сейфа, заподлицо вмурованного в капитальную стену.

— By а ля, — картинно развел я руками, — вот вам, сударыня, и искомый тайник!

— И как же нам его открыть? — протиснулась вперед Кристина.

— Дело мастера боится, — самоуверенно отозвался я. — Раз дверца сейфа выкрашена масляной краской, значит, на ней тоже остались отпечатки! Неси фонарик и лупу, если есть!

Дело «боялось мастера» почти два часа, но на комбинации 68MAR дверца сейфа наконец мелодично щелкнула.

— Ура! — дружно вскричали мы, одновременно хватаясь за фигурную скобу-ручку.

Дверца легко распахнулась, и нашим горящим взорам предстала небольшая камера, почти доверху набитая неровными стопками бумаги. Стараниями бабушки и мамы моей помощницы сохранились и пожелтевшие листы писчей бумаги, и истертые, усыпанные почтовыми штемпелями и марками конверты, и даже мятые денежные купюры, небрежно втиснутые между ними.

— Вообще-то читать чужие письма неприлично, — робко проговорила Кристина, увидев, что я бойко потянулся за верхним конвертом.

— Во-первых, мы с тобой далеко не чужие, — резонно возразил я. — А во-вторых, нами же движет не досужее любопытство! Нас действительно интересует судьба родного нам человека — твоего отца и моего дяди. Если хочешь знать, я и приехал-то сюда лишь затем, чтобы хоть отчасти прояснить тайну его исчезновения. А потом, между прочим, собираюсь отправиться на поиски Владимира Васильевича. Да, да, даже деньги специально копил для этого! Но должен же я знать, куда именно мне ехать?!

— Ой, как интересно! — радостно всплеснула руками Кристина. — Возьмите и меня с собой! Тогда, конечно же, письма надо обязательно прочитать!

Получив «добро», я снова вернулся к содержимому сейфа. Аккуратно переписав в свою записную книжку обратный адрес с верхнего конверта, я мельком взглянул на письмо с более ранней датой и… застыл. Обратный адрес на предыдущем конверте значился совершенно другой! Как, впрочем, и почерк, которым был начертан… Уже с некоторой опаской я придвинул к себе третий конверт. Увы, на нем меня ждало то же самое.

Вывод напрашивался один: либо дядя не имел постоянного места жительства, либо у него болели руки и потому письма от его имени отправляли посторонние люди. Но ведь сами-то послания были написаны явно одной и той же рукой! В чем же дело?!

Обратив внимание Кристины на обнаруженную мною странность, я принялся за чтение, начав, правда, с последнего письма:

Чтение увлекло меня не на шутку. Перечитав все письма дважды, я в полной мере осознал причины, заставляющие моего родственника до сих пор оставаться в джунглях Мозамбика, а его супругу — тщательно скрывать сей факт от окружающих.

Владимир Васильевич оказался в ситуации столь дикой и безысходной, что сомнений не оставалось: выбраться из лесных глубин Мозамбика без посторонней помощи ему не удастся. Волею случая он оказался на положении раба и наемника одновременно, а в последнее время — еще и прикованным болезнью к постели. По всему выходило, что только помощь извне могла изменить его дальнейшую судьбу.

Поэтому я еще раз поблагодарил юную хозяйку за гостеприимство и вызвал по телефону знакомого таксиста, который, надо отдать ему должное, не только мигом домчал меня до вокзала, но даже вручил на прощание адрес своего приятеля в Кейптауне.

Дома ничего не изменилось. Разбросанные по углам женские вещи, пластиковые пакеты с небрежно скомканным барахлом, неопрятными гроздьями висящие на ручках дверей… Еще почему-то сильно пахло табаком, накрепко въевшимся в давно не стиранные занавески.

— Явился, голубчик, — хмыкнула вместо приветствия Раиса. — Ну как, нагулялся?

Хуже нет пытаться изменить характер взрослого человека, особенно если этот человек — твоя жена. Не прошло и пяти минут, как меж нами разгорелся традиционный скандал, и вечер пришлось потратить не на рассказ о злоключениях своего дяди, а на восстановление, пусть и хрупкого, мира в семье. Потом я долго лежал без сна, размышляя, почему люди столь радикально меняются в браке. «Ведь была же Раиса раньше доброй и покладистой! — думал я. — Может, если мне удастся вызволить дядю из африканского плена, ее отношение ко мне изменится, и наша жизнь опять наладится?»

Спать расхотелось, и я засел на кухне с атласом мира, чтобы набросать маршрут, по которому предстояло вскоре отправиться. Выяснил, что Мозамбик граничит с Танзанией, Замбией и Южно-Африканской Республикой. Последнее название заставило немедленно вспомнить о милейшем господине Игги и о русскоязычном таксисте, поселившемся в Кейптауне. Поскольку оба проживали именно в ЮАР, я решил, что любой из них сможет или приютить меня ненадолго, или, на худой конец, познакомить с местными обычаями и тем самым помочь сориентироваться в чужой в стране.