Последняя схватка

И как ни в чем не бывало повернулся к Одэ де Вальверу и Ландри Кокнару, немым, но очень внимательным свидетелям этого драматичного диалога, который, надо признаться, их весьма и весьма удручил. Взглянув на Одэ, шевалье сказал тихо и властно:

— Уберите шпагу, сын мой.

И пояснил:

— Не можем же мы драться с супругом этой благородной дамы.

Вальвер немедленно повиновался. И стал невозмутимо ждать, скрестив руки на груди, безгранично полагаясь на своего старшего друга. Ландри Кокнар последовал примеру хозяина. Только у оруженосца ушло гораздо больше времени на то, чтобы вложить шпагу в ножны. Он делал это с явной неохотой и что-то недовольно бурчал себе под нос, но ни Пардальян, ни Вальвер не обратили никакого внимания на глухой ропот слуги.

А бледное лицо герцогини побелело еще больше. Женщина скорбно думала:

«Сейчас я увижу, сможет ли Карл поднять руку на того, кто столько раз смертельно рисковал, чтобы спасти жизнь ему и мне. И если проклятая жажда власти настолько отравила нежное и доброе сердце моего Карла, если господин де Пардальян действительно не ошибается, что ж, герцогу придется поразить меня и переступить через мой труп, прежде чем он доберется до беззащитного шевалье».

Приняв такое решение, смертельно бледная герцогиня встала рядом с Пардальяном, лицом к двери. Слезы на ресницах Виолетты высохли, взгляд был спокоен. Ее решительная и гордая поза была так красноречива, что Пардальян невольно улыбнулся и подумал:

«Пожалуй, только Виолетта сумеет вызволить нас из этой западни. Но сможет ли она повлиять на герцога? Ведь он с такой легкостью согласился разделить трон с мадам Фаустой. А это означает, что Карл Ангулемский сильно охладел к нежной красавице, которую раньше так любил».

Тут дверь распахнулась, и в комнату влетела раскрасневшаяся Жизель с горящими глазами.

— Матушка, матушка, вот и отец! — восторженно вскричала она.

Заметив Пардальяна, девушка застыла на месте. Надо полагать, что она прекрасно знала шевалье, ибо радостно воскликнула:

— Господин де Пардальян!

И, как ребенок, бросилась ему на шею:

— Как я рада видеть вас, сударь!

Пардальян нежно прижал Жизель к сердцу, потом легонько отстранил, чтобы полюбоваться прелестным девичьим лицом, и сказал:

— Жизель, крошка!.. Да как ты выросла, окрепла, похорошела! А ведь такая была маленькая! Ну, а теперь — просто барышня, настоящая барышня! А какая красивая, краше не бывает!.. Вся в мать…

— Ах, как будет счастлив отец! — проговорила Жизель, обворожительно зардевшись.

Однако, любуясь девушкой, Пардальян незаметно отстранил ее от себя, чтобы не утратить свободы движений: сражаться с герцогом Ангулемским он не будет, но и прирезать себя, как барана, тоже не позволит. Пронзительным взглядом шевалье смотрел на лестницу. Удивительно: герцог все еще не появлялся.

Виолетта тоже была изумлена. Она спросила у дочери:

— А где же твой отец?

— У него шпора отцепилась, вот он и задержался, — объяснила девушка.

Тут на лестнице раздались шаги, и все услышали голос герцога:

— Вот и я, Виолетта.

Герцогиня, которая боготворила мужа, не сорвалась с места ему навстречу. Услышав любимый голос, она болезненно сморщилась. Теперь женщина различала в нем интонации, которых не замечала до разговора с Пардальяном. Наверное, звуки этого голоса породили у нее те же мысли, что и у шевалье. А Пардальян подумал:

«Черт побери! Какой спокойный, какой холодный голос… Нет, это не голос человека, который спешит прижать обожаемую жену к любящему сердцу».

И это была сущая правда. В ровном голосе герцога звучало полное безразличие. Чуть раньше Виолетта не заметила бы этого. Но теперь она почувствовала равнодушие мужа. И еще обратила внимание, что он надолго задержался с дочерью внизу. Ну, это понятно, ведь он обожал Жизель. И вполне мог на несколько минут забыть о ее матери. Но потом? Нет, он явно не спешил. Ведь эту шпору можно было приладить и позже. Влюбленный так не возвращается… Так приходит в дом муж, который давно не помнит, какие чувства он питал когда-то к жене…

Все это промелькнуло в голове у герцогини за какую-то долю секунды. Глаза Виолетты увлажнились, и тяжелый вздох сорвался с плотно сжатых губ. Но в груди у этой нежной и хрупкой женщины билось благородное сердце. Сейчас ей некогда было думать о себе. Она превозмогла мучительную боль, принуждая себя казаться спокойной и нежно улыбаться. Но Виолетта не сделала навстречу любимому ни одного шага.

Наконец появился Карл Ангулемский. Он сразу увидел шевалье, который стоял между его женой и дочерью, спокойно скрестив руки на груди. Герцог вздрогнул, словно от удара, и сказал с угрозой:

— Пардальян!.. Здесь!..

И выхватил шпагу. Сорвав с себя плащ, он ловко намотал его на левую руку. Все это герцог проделал с молниеносной быстротой, почти бессознательно.

Встав в позицию, он не бросился в атаку, а замер на месте, наблюдая за противником горящими глазами.

Наступила гнетущая тишина. Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар по-прежнему вынуждены были играть роли статистов, поскольку Пардальян запретил им обнажать шпаги. Но они готовы были вмешаться, если бы герцог напал на человека, оружие которого оставалось в ножнах.

Пардальян стоял неподвижно. Загадочная улыбка мелькнула на его губах. Только шевалье умел так улыбаться… Он посмотрел на Виолетту, и в этом быстром взгляде явно читалось: «Ну, что я вам говорил?»

Герцогиня не верила собственным глазам. Отвечая на немой вопрос шевалье, она в отчаянии возвела очи к небу, словно восклицая: «Увы!»

А в расширившихся зрачках Жизели застыло безмерное удивление. Девушка ничего не понимала. И, решив, что это какое-то ужасное недоразумение, она первой нарушила непродолжительное, но очень опасное молчание, простодушно вскричав:

— Отец, отец! Разве вы не узнаете своего доброго друга, господина де Пардальяна?

Герцог грозно прохрипел:

— Что вам здесь надо, Пардальян?

Шевалье открыл было рот, но герцогиня сама ответила супругу:

— Герцог Ангулемский, вы ли это? Ваша шпага нацелена в грудь вашего благодетеля. Ради всего святого, скорее вложите оружие в ножны и извинитесь за такое странное поведение.