Князь Кий: Основатель Киева

   — Ну хорошо, давай твои цветы, — сказала она. Приняла от него букет, понюхала. — Только тебе надо немедленно уходить. Немедленно. Давай провожу.

Она накинула лёгкий плащ с капюшоном и, взяв его за руку (маленькая ладошка утонула в каменной ладони), повела в дверь, скрытую за шторами. Потом они спустились по тёмной лестнице в узенькое помещение. Повозившись с затвором, Тамира открыла дверь, и они оказались в саду. Среди деревьев темнота была плотнее и гуще, в вечернем небе появились первые звёздочки.

   — Осторожно, — сказала она. — Не делай резких движений. Сад охраняется собаками.

Почти тотчас из кустов неслышно явились три огромных пса, утробно зарычали. Тамира погладила собак, успокаивая:

   — Тихо, тихо. Свой, свой. Тихо.

По едва видимой во тьме тропинке она вывела его к железной ограде с решетчатой калиткой. Сняла замок, сказала:

   — Быстрее уходи.

Он — шёпотом:

   — Когда мы встретимся?

   — Иди. Скорее уходи!

   — И всё же — когда?

Она чуть помедлила, ответила:

   — Завтра. Как свечереет. Здесь, у этой калитки.

   — Придёшь?

   — Беги, беги быстрей! Если увидит охрана...

Он легонько сжал её маленькую тёплую руку и скрылся в темноте. Тамира продолжала стоять затаённо улыбаясь.

V

В детстве у Тамиры проявилась черта характера — упорство, за что мама в шутку называла её «упёртой». Нельзя было оторвать её от дела, будь то шитьё платья для куклы или решение задачки по арифметике. Когда пытались отвлечь от важного, но её мнению, занятия, она поджимала губки и не отвечала на зов, пока не заканчивала начатое дело. Но в целом она росла девочкой послушной и покладистой, мама на своём не настаивала, а, наоборот, поощряла её «упёртость».

Детство у неё прошло как обычное детство: папа, мама, дом, прислуга, куклы, летние выезды на море, рыбалки с отцом на Днепре и, конечно, учёба, как было принято в аристократических семьях. Ей нанимали греческих учителей, которые вдалбливали в её головку греческий язык и литературу, географию, историю и философию, и она упорно постигала новые истины.

А в пятнадцать лет ей вдруг стало ясно, что это ерунда, не важное, второстепенное. Есть только одно достойное дело, чтобы посвятить себя ему, себя всю. Это главное — любовь. И она влюбилась в учителя философии, только что прибывшего из Греции, тридцатилетнего грека Деметрия. Когда он приходил на занятия, она глядела в его чёрные глаза, худощавое лицо с горбатым носом, и ей казалось, что никого прекрасней его не может быть на свете. Учитель сердился, что она не понимает простых философских категорий, а она и не старалась их понять: ей важно было видеть его, слышать его голос и внимать ему.

Мать, видно, догадалась, в чём дело, и Деметрий был срочно заменён другим учителем философии, старым и скучным. Впрочем, и Деметрия Тамира быстро забыла.

Но любовь продолжала жить в её сердце. Когда оставалась одна в комнате, то подолгу смотрелась в зеркало и видела, как она красива: красивы её широко поставленные синие глаза, брови вразлёт, чувственные губы. Она красива — и она это видела в глазах вчерашних мальчишек, её ровесников, которые вдруг стали смотреть на неё с опаской и восхищением. Она красива — и это она читала в мимолётных взглядах мужчин. Ей льстили их взгляды, но и только; они не трогали и оставляли равнодушным и холодным её сердце. И этот упорный, настойчивый взгляд высокого и красивого парня на ипподроме сначала вызвал у неё только раздражение. Но когда возле коляски они взглянули друг другу в глаза, она вдруг почувствовала, как горячо стало в груди, как в ней всё задрожало от ликования и ожидания чего-то необычного и восхитительного. А после этой встречи не покидало её это восторженное чувство, но к нему прибавилась тревога. Тревога мешала думать, и она поняла, что хочет снова видеть его. И она, с трудом дождавшись следующего вечера, вышла в сад. Девичья гордость заставила её, прячась за деревьями, убедиться, пришёл ли он. Он стоял на той стороне улицы, возле купеческого дома и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Она засмеялась, тихо и радостно, немного помедлила, а потом отомкнула калитку и вышла на улицу. Он, увидев её, быстро перебежал дорогу и остановился перед ней, взволнованный. Он не очень верил, что она придёт, и её появление во многом было неожиданным для него.

   — Ну, здравствуй! — сказала она.

Он сглотнул слюну — она заметила, как заходил у него острый кадык, — ответил с хрипотцой в голосе:

   — Здравствуй.

Они пошли по улице.

   — И как тебя звать?

   — Кием.

   — Славянин?

   — Да. Из Руси.

   — А где такая страна?

   — Вверх по Днепру.

   — Никогда не слышала.

   — Когда-то это была могучая страна со стольным городом Родня. Она объединяла славянские племена полян, древлян, дреговичей, дулебов, северян. Но пришёл ваш народ и разгромил её. Племена отпали, и Русь превратилась в небольшое государство между реками Днепр и Рось... Вот я оттуда.

   — Я читала Геродота. Он пишет, что на севере живут одноглазые люди и даже есть народ, который спит по полгода. А какие-то невры превращаются в волков...

   — Всё это враки! На зиму спать ложатся только медведи. На них русы охотятся в зимнюю пору. В воинских походах русы доходили до полуношных стран, но нигде не встречали людей одноглазых или которые превращались бы в волков. Всё это сказки или просто враки. Ничего про наши края греки не знают и поэтому выдумывают всякий вздор.

Тамира тихо рассмеялась, а потом спросила:

   — Как же ты оказался в Аварии?

Кий хотел рассказать, как был захвачен аварским отрядом, продан в рабство и целых десять лет был рабом. Он хорошо знал презрение, с которым авары относились к рабам, которых они не считали за людей, и для них они были простыми вещами, почти ничем. Точно так же воспитана и Тамира. Поэтому после некоторого раздумья ответил:

   — Случайно, с отцом. Он внезапно умер, а я вот...

   — Он что, торговцем был?

   — Да... промышлял понемногу.

Тамиру этот ответ явно удовлетворил. Но она продолжала выспрашивать:

   — А как же ты жил один в чужой стране?

   — По-разному. Но потом приняли в кузницу, а там неплохо платят.

   — Ты работал в кузнице? — восхитилась Тамира. Она совсем не знала жизни простых людей, поэтому многое представлялось ей в романтическом свете. — И что же ты делал в этой самой кузнице?

   — Разное. Ковали мечи, кинжалы, подковы для коней...

   — Может, и мою лошадь подковывал? У меня собственная, отец подарил. Очень умная и послушная. Звать её Лебедь.

   — Какое красивое имя! Я так и вижу: высокая, статная...

   — Ты угадал. Настоящий альбинос. А у тебя есть свой конь?

   — Был. Когда служил в войске кагана. Чёрный жеребец, сильный и злой.

   — Так ты и воевал? Как это интересно! Участвовал во многих сражениях?

   — Приходилось... А сейчас по ранению уволен.

   — Знаешь что, — немного подумав, сказала Тамира, — давай я поговорю с отцом, и он зачислит тебя в стражники. Стражникам хорошо платят, у них нетрудная служба. А тебя с твоим ростом и силой обязательно поставят командиром, ты можешь дослужиться до высокого чина.

Кий представил себе, как он будет ходить по крепостным стенам Каменска и следить за тем, чтобы ни один раб не смог убежать на волю, а беглецов ловить и отдавать в руки палачей на лютую казнь. Может, и его друзей — Дажана, Ерумила, ту упрямую девушку, которую он проводил в последний раз... И он ответил:

   — У меня серьёзное ранение. Так что едва ли гожусь в стражники.

Назавтра они встретились вновь. Был поздний вечер. Небо хмурилось, облака обкладывали небо со всех сторон, по всему чувствовалось — надвигался ненастный дождь. Они прогуливались по аллее скверика в полном одиночестве. Тамира была задумчива и рассеянна. Кий видел, что её что-то угнетало, отвечала она невпопад, подолгу молчала. Наконец тихо попросила: