Ночь во Флоренции

— Чего? Чего ждать?..

— Разве я знаю?.. Может быть, в один из дней, вечеров, ночей, в ту минуту, когда ты менее всего будешь ожидать, эхо донесет до тебя слова, дающие избавление: «Герцог Алессандро мертв!»

— Меня сегодня преследует невезение, Лоренцо… — промолвил Строцци. — Ты уже ответил отказом на первые две из трех просьб, с которыми я рассчитывал к тебе обратиться, но, надеюсь, хоть третью ты удовлетворишь охотно…

— С превеликим удовольствием, Строцци, если она не столь безумна, как те две…

— Она состоит в том, — выхватывая шпагу, продолжал старик, — чтобы ты немедленно с оружием в руках держал ответ за свои оскорбления, отказы и советы…

— Ах! На этот раз ты определенно сошел с ума, мой бедный друг!.. Вызывать на дуэль меня, меня — Лоренцино? Разве я дерусь?.. Разве не решено, подписано и признано, что у меня нету сил держать в руке шпагу, что мне становится дурно при виде капли пролитой крови? Тебе, стало быть, неведомо, что я тряпка и отъявленный трус?.. Ей-Богу, я думал, что вышел из безвестности с той поры, как Флоренция распевает мне панегирик на всю Италию, а Италия — на весь мир!.. Благодарю, Строцци, ты не знал, кому из нас верить — Флоренции или мне; один ты и можешь еще оказывать мне подобную честь.

— Твоя правда, Лоренцино, ты негодяй! — загремел старик. — Да, Лоренцино, ты трус и не заслуживаешь смерти от руки такого человека, как я… Убирайся, мне больше ничего от тебя не нужно… Убирайся, мне нечего от тебя ждать: с этой минуты я уповаю только на Бога… Убирайся!..

— В добрый час! — заливаясь своим обычным смехом, отозвался Лоренцино. — Вот ты и образумился… Прощай же, Строцци! Прощай!..

И, зашагав по виа дель Дилювио, он вскоре скрылся в ночном мраке.

Строцци, похоже, стал искать кого-то, и поспешно оглядывался по сторонам; кончивший к этому времени молиться Микеле держался на углу виа делла Фонья.

— Микеле! Микеле! — громко позвал старик.

— Я здесь, хозяин, — подбегая, поспешил отозваться Микеле.

— Присмотрись получше к человеку, что уходит… вон там, там… видишь его?

— Да.

— Так вот, если человек этот до утра не будет мертв, то завтра к вечеру мы будем обречены. Ему известно все…

— Его имя?

— Лоренцино.

— Лоренцино! — воскликнул Микеле. — Лоренцино, фаворит герцога?.. Будьте покойны, синьор Филиппо, он умрет.

— Добро!.. Теперь ступай и не показывайся мне на глаза, пока не явишься сказать: «Он мертв!»

И движением руки он отослал сбира.

Микеле повиновался.

Оставшись один, Строцци, все еще сжимая в руке обнаженную шпагу, в несколько шагов снова очутился перед заветным домиком и взялся за ручку полуотворенной двери, словно собираясь войти.

Но вдруг переменив решение, вместо того чтоб толкнуть дверь, потянул ее к себе и притворил, гневно процедив сквозь стиснутые зубы:

— Нет, только не сейчас… Завтра: сегодня ночью я способен убить ее.

И он углубился в лабиринт улочек, переплетающихся между площадью Санта Кроче и Соборной площадью.

IV

ПАЛАЦЦО РИКАРДИ

А теперь пусть читатель спустится с высоты, на которую мы его поместили, последует за нами по виа Ларга и войдет во дворец Козимо Старого, в наши дни известный как палаццо Рикарди.

Посвятим несколько слов тому, чьим повелением был выстроен этот великолепный дворец, и обратим взор на великий род Медичи, имеющий две линии, — старшую и младшую, и на его последних представителей во Флоренции.

Продолжателем старшей линии рода был признан герцог Алессандро VI, сын то ли Джулиано II (того самого, с которого Микеланджело изваял бюст, называемый также «Задумавшийся»), то ли Климента VII, то ли погонщика мулов… Мы уже говорили, что и сама мать, мавританская куртизанка, не знала, кто же был настоящим отцом Алессандро.

Итак, герцог представлял старшую линию.

Младшая линия была представлена Лоренцино, выведенным нами на сцену в предыдущей главе, и Козимо, впоследствии ставшим преемником Алессандро, — Козимо I, кого история назвала флорентийским Тиберием.

Отступим от порядка первородства и начнем с Козимо: так нам будет всего удобнее выстроить наше повествование, завершив его на Лоренцино.

Но прежде поговорим о палаццо Рикарди и о том, кто его возвел.

Его первым хозяином был Козимо Старый. Флоренция начала с того, что дважды изгоняла его, а кончила тем, что наградила его званием Отца отечества.

Козимо был сыном Джованни Медичи, того, о ком Макиавелли написал следующие строки:

«Джованни Медичи был милостивцем во всем. Он не только оделял от щедрот своих всех обращавшихся к нему, но и шел навстречу нуждам тех, кто не просил его об этом. Он одинаково любил всех своих сограждан, хваля добрых, жалея дурных. Никогда он не искал себе почестей, но его не обошли ни одной из них. Никогда он незваным не являлся во дворец, но его приглашали туда по всякому важному делу. Он не забывал людей в их бедах и поддерживал их в благоденствии. Среди всеобщих хищений он ни разу не присвоил себе доли общинного имущества и простирал руку к государственной казне, только чтобы пополнить ее. Обходительного со всеми представителями власти, Небо, обделив его в мудрости, с избытком восполнило это красноречием, и хотя на первый взгляд он казался склонным к меланхолии, очень скоро за этим распознавали его веселый, уживчивый нрав». [7]

Этот великий гражданин, отец Козимо и Лоренцо Старого, дважды избирался preciso [8]: раз — гонфалоньером, раз — чрезвычайным послом для переговоров от имени Военного совета десяти с Владиславом, королем Венгерским, с папой Александром V и с Генуэзской республикой. Он с честью выполнил все возложенные на него дипломатические поручения, а в ведении государственных дел проявил столько честности и осмотрительности, что — неслыханное дело! — от этого возросли и его влияние на сильных мира сего, и его популярность среди людей малых.

Он скончался в конце февраля 1428 года и был похоронен в базилике Сан Лоренцо, одном из шедевров Филиппо Брунеллески, кому тридцать лет спустя суждено было обессмертить себя на века куполом Флорентийского собора. Эти похороны обошлись Козимо и Лоренцо в три тысячи флоринов золотом, сумму, равную ста тысячам теперешних франков; вместе с сыновьями его провожали к последнему пристанищу двадцать восемь родственников и послы всех держав, в ту пору находившиеся во Флоренции.

С его двух сыновей (мы уже говорили об этом, но повторяем здесь, чтобы полностью были поняты те факты, о которых речь пойдет дальше) и пошло в генеалогическом древе Медичи разделение, уготовившее покровителей искусствам и государей Тоскане.

Прославившаяся при Республике, старшая линия продолжит возвеличиваться с Козимо Старым, даст Лоренцо Великолепного и герцога Алессандро.

Младшая линия, отделившись и снискав славу в войнах и принципате, подарит Джованни делле Банде Нере и Козимо I.

Козимо Старый родился в одну из тех благословенных эпох, когда в едином порыве вся нация тянется к расцвету и человеку одаренному открыты все пути к величию. Одновременно с ним взошел блестящий век Флорентийской республики; повсеместно стала зарождаться новая художественная жизнь: Брунеллески возводил церкви, Донателло ваял статуи, Орканья вырубал колонны портиков, Мазаччо расписывал капеллы. И наконец, общественное благосостояние одновременно с подъемом в искусствах сделали из Тосканы, расположенной между Ломбардией, Папской областью и Венецианской республикой, не только первенствующую, но и благополучнейшую область во всей Италии.

Родившись обладателем огромных богатств, Козимо за свою жизнь их чуть ли не удвоил и оттого, будучи в сущности простым гражданином, приобрел необычайное влияние. Оставаясь в стороне от государственных дел, он никогда не подвергал правительство нападкам, но и никогда не заискивал перед ним: держалось ли оно верного курса или сбивалось с прямого пути — Козимо говорил только «Славно!» либо «Скверно!», но его одобрение и осуждение имели значение первостепенной важности. Так получилось, что Козимо, еще не возглавив правительство, оказался, может быть, даже чем-то бо́льшим: его цензором.