Дочь императора

– Да обо мне-то нечего говорить, – продолжал он. – Будем говорить о ней, о той, кого я буду любить до последней минуты. Правда ли, что Маргарита приедет сегодня вечером?

– Кто вам это сказал, господин граф? – спросила Марианна, по-видимому чрезвычайно смущенная.

– Я знал, что участь Маргариты должна скоро решиться, потому что в этом месяце ей минет восемнадцать лет. Я не мог свыкнуться с мыслью, что в это время буду далеко от нее. Я вернулся с опасностью для жизни. Мне захотелось еще раз взглянуть на нее, сказать ей, что я все еще люблю ее, спросить, продолжает ли она любить меня? Два дня я бродил вокруг Гейерсберга и не видал Маргариту. Наконец один крестьянин, которого я посылал расспросить прислугу, сказал мне, что обе дамы уехали в Вюрцбург по делам госпожи фон Гейерсберг, и что на обратном пути они будут ночевать в твоем трактире. Я поспешил сюда. Теперь ты узнала меня, Марианна, и неужели ты, наша кроткая и верная поверенная, прикажешь мне уезжать.

– К несчастью, господин, мне иначе нельзя! – прошептала она. – Я здесь не хозяйка, а мой брат запретил мне принимать сегодня кого бы то ни было.

– Убей меня Бог, если я уйду отсюда! – сказал он решительно. – В настоящую минуту мой кошелек очень отощал, но все равно. Скажи брату, что я готов заплатить сколько угодно за последний угол в этом трактире. Я не пожалею последнего червонца, не пожалею продать свое оружие, лишь бы увидеть Маргариту!

– Я боюсь, что госпожа Маргарита не захочет говорить с вами, господин граф. Она так сердита на вас! Как же можно было уехать, не предупредив и не объяснив ей причины вашего отъезда?

– Я написал ей три длинных письма.

– Она не получила ни одного, господин граф, а то она, конечно, сказала бы мне об этом.

– Клянусь тебе, я писал ей! – вскричал он с таким выражением, в искренности которого нельзя было усомниться.

– Я верю вам, господин граф; но это двухлетнее отсутствие…

– О! Марианна, если б ты знала, какая роковая судьба тяготеет надо мной!.. Если б ты знала, как много я выстрадал вдали от нее!

– Госпожа Маргарита также много плакала, господин граф, – промолвила молодая девушка тоном упрека.

– О, увидеть ее еще раз, увидеть ее на минутку, – сказал рыцарь, – увидеть, как радость засветится в ее чудесных глазах, поклясться ей на коленях, что она всегда была моей единственной мечтой!.. Не выгоняй меня отсюда до приезда Маргариты, Марианна, не то я подумаю, что ты уже не такая добрая и сострадательная, как прежде, и что ты не знаешь, что значит любить!

– Я слишком хорошо знаю это, – сказала, она с грустной улыбкой, – но что же мне делать? Как только мой брат вернется, он выпроводит вас волей-неволей!

– Это мы еще посмотрим! – промолвил дворянин, хватаясь за меч.

– Ради Бога, господин граф, не прибегайте к насилию; мой двоюродный брат – жених мой; я люблю его, и его жизнь мне дороже собственной.

– Ну, – продолжал граф с жаром, – предположи на минуту, что вы были два года в разлуке, и что тебе пришлось бы уехать, не повидавшись с ним: каково бы тебе было? Как бы ты страдала?

– Правда, – проговорила девушка, будто про себя, – госпожа Маргарита тоже сильно страдает.

– Пожалей нас, Марианна. Возьми этот перстень и позволь мне остаться…

– Нет, – резко перебила молодая девушка, отталкивая руку рыцаря, – нет, господин граф, оставьте этот перстень у себя. Все, что я сделаю, будет сделано из любви к госпоже Маргарите и потому, что я не могу видеть ваше горе.

– Добрая Марианна!

– Слушайте, господин граф, выйдите отсюда, как будто вы не могли добиться ночлега в нашем трактире… Где вы оставили свою лошадь?

– У ворот во дворе; она привязана к столбу.

– Хорошо. Отведите ее в поле, всего в двух шагах отсюда, первый поворот направо со двора. Посередине стоит большой сарай, где стоят сохи и тачки; оставьте там вашу лошадь. Потом приходите сюда; но возвращайтесь не через крыльцо, а по маленькой каменной лестнице, которая выходит во двор и ведет в первый этаж. Там вы найдете мою комнату, вот вам ключ от нее. Запритесь и ждите. Если госпожа Маргарита захочет и будет в состоянии говорить с вами, я приду вам сказать.

– Как я тебе благодарен, Марианна! – сказал рыцарь с чувством.

– И в самом деле, есть за что, – проговорила она, – потому что я Бог знает чему подвергаюсь для госпожи Маргариты и для вас! Ну, хорошо ли вы поняли мои наставления?

– Да, но для большей безопасности повтори мне их.

Она повиновалась.

– Уходите поскорее, – сказала она, – я боюсь, чтобы Иеклейн не застал вас здесь. Сохрани вас Бог, господин граф.

– Так как вы не хотите дать мне ночлега, я ухожу, – сказал он, возвышая голос так, чтобы слышали оба купца и служанки. – Что это за люди? – спросил он тихонько Марианну, которая провожала его до дверей. – Вот они остаются.

– Им надо переговорить с госпожой фон Гейерсберг, которая приказала им придти сюда. Это купцы, так они по крайней мере называют себя; но я нахожу, что они не похожи на купцов.

– Кажется, я где-то видел одно из этих лиц, – пробормотал граф.

– Тем скорее вам следует удалиться, господин граф.

– Твоя правда. Скажи госпоже Маргарите, что я люблю ее всей душой, и что, если она не захочет видеться со мной, я этого не переживу…

Марианна затворила дверь за графом.

Он прошел так называемые сени, о которых мы говорили, и вышел во двор. Была ночь, и темнота показалась молодому человеку тем непроницаемей, что он только что вышел из освещенной комнаты.

Он взял лошадь за узду и повел ее по указанию Марианны. Потом он вернулся в трактир, снова перешел двор и вошел в первый этаж по лесенке, ведшей в комнату молодой трактирщицы.

Он осторожно поднялся по лестнице и вошел в комнату Марианны. Он запер дверь на ключ и стал у окна в ту самую минуту, когда госпожа фон Гейерсберг и ее свита подъезжали к трактиру.

Пока вся прислуга «Золотого Солнца» суетилась вокруг благородных дам, Георг подошел к своему товарищу. Последний казался чрезвычайно взволнованным и раздосадованным, что за ним наблюдают.

– Извините, что я вас беспокою, господин, – сказал Георг заискивающим тоном, – но, если не ошибаюсь, этот рыцарь, который только что вышел, никто иной как граф Людвиг фон Гельфенштейн.

– Людвиг фон Гельфенштейн! – повторил старик, как бы припоминая. – Людвиг фон Гельфенштейн! – проговорил он еще раз, но уже гневным голосом, достаточно доказывавшим, что воспоминания, вызванные этим именем, были не из числа приятных. – Как? Неужели этот изменник осмелился вернуться сюда?

– Если я дам знать бекингенскому и гейльбронскому бургомистрам, – сказал Георг, – быть может найдется возможность поймать его и расследовать дело.

– Твоя правда,– сказал Вальдемар. – Ступай к бургомистру. Возьми с собой наших людей, на подмогу страже, и пусть возьмут этого негодяя. Если иначе нельзя, то назови себя, но меня не называй ни в коем случае. Я хочу, чтобы пока мое присутствие в Бекингене оставалось неизвестным.

Едва он договорил эти слова, дверь отворилась, и госпожа фон Гейерсберг вошла со своей приемной дочерью.

Георг встал в самый темный угол, дал им пройти, потом поспешно вышел.

II

При первом-взгляде на баронессу Матильду фон Гейерсберг, всякого поражали в ней две черты: достоинство в походке и осанке и редкая доброта в улыбке и во взгляде.

Она была выше среднего роста. Ее спокойные, правильные, быть может, несколько строгие черты, принимали снисходительное и приветливое выражение, едва она начинала говорить. В ее ласковом, медленном голосе, в ее взгляде была какая-то повелительная убедительность, которой она была обязана природной нежности своего сердца и власти, принадлежавшей ей почти без ее ведома, благодаря привязанности и уважению всех, кто ее знал.

Хотя ей было никак не больше сорока восьми лет, волосы ее уже совсем поседели. Эти серебристые волосы представляли довольно поразительный, но не, лишенный прелести контраст с молодым еще лицом Матильды, а главное с блеском ее больших темных глаз.