«Глухой» фармацевт

Откинувшись на спинку стула, Горожанин побарабанил пальцами по столу:

— «Как же так» — спрашиваете? Значит, он не глухой. Он притворяется.

Валя недоуменно смотрела на Валерия Михайловича. Значит, притворявшийся глухим фармацевт был враг...

— Вы просто молодчина, Валя! Вы представить себе не можете, какая вы молодчина! В наши руки попала крепкая ниточка из путаного вражеского клубка!

Вернувшись домой после разговора с Горожаниным, Валя полночи проворочалась с боку на бок, припоминая поведение глухого фармацевта и человека, с которым он встретился на верхней аллее у Яхт-клуба. Ей казалось, что она не рассказала Валерию Михайловичу еще нечто важное. А утром ее захлестнули другие события Возвратившийся с операции Костя Решетняк сказал, что Матвей Бойченко ранен в схватке с бандитами. И она и Саша Троян допытывались у Кости, опасное ли ранение и как все произошло, но Решетняк хмуро мял в руках буденовку, пожимал плечами и слова из него приходилось точно клещами тащить.

— Ну, что говорить? Сидели они в хате. Мы их окружили. Касьяненко бросил бомбу в дверь.

— Что же, дверь открыта была? — прищурив зеленые глаза, полюбопытствовала Валя.

— Зачем  открыта? Касьяненко шибанул ее ногой, она и открылась. Ну, рвануло. Пальба поднялась. Наши палят, они палят. Пятерых бандюг наповал. Одного из наших тоже. А Матвея ранило в руку.

— Сашка, айда к Бойченко в госпиталь. Идешь? — предложила Валя.

— Не пропустят вас к нему. Точно, — сказал Решетняк.

— Тебя, Костя, с твоим умением разговаривать точно не пустят. Мы сами пойдем, без тебя.

...Солнце притекало по-весеннему, деревья одевались в зеленую листву, и даже не метенные с осени улицы с полуразрушенными домами выглядели теперь нарядными.

— Ты, Сашка, только смелее. Будто нам положено, — просила Валя Трояна, подходя к госпиталю.

Но полнотелая санитарка, разбросав руки, заслонила вход:

— Не велено! Не пущу!

— Как не велено?

— Сам начальник госпиталя приказал: не пущать!

Видя, что сопротивление громогласной санитарки им не преодолеть, Валя скомандовала:

— Аида к начальнику!

Им оказался хрупкий щупленький старичок. Он выслушал  ребят со скучающим видом:

— Не могу, дети мои. Карантин. Тиф косит, испанка не улеглась А вы сестренка Бойченко?

Вперед выступил Троян и произнес торжественно:

— Мы вместе с Матвеем в ЧК работаем.

— Вы... в ЧК? — начальник госпиталя вздернул брови, подался вперед. — Ну, что ж, дети мои, если так — на пять минут разрешаю.

В длинном узком коридоре На койках, на матрацах, положенных прямо на пол, лежали раненые. Удушливо пахло карболкой. Раненые стонали в бреду и полузабытьи; кто поздоровее перебрасывался негромкими словами, выздоравливающие гоняли «козла» в вечное домино. Ребята всматривались в лица бойцов, если их можно было разглядеть меж серых много раз стиранных бинтов, стараясь увидеть Бойченко. Но его среди них не было.

И вдруг из дальнего конца коридора раздался голос Матвея:

— Валя! Саша!

Ребята подошли к Бойченко, Валя протянула ему банку с компотом: — Держи. Мама сварила.

— Вот спасибо. — Покачав головой от предвкушения удовольствия, он взял банку здоровой рукой, и, не отрываясь, выпил, а потом стал сосредоточенно вытаскивать сливы и редкие изюминки, очевидно, еще дореволюционного урожая.

Ребята молча наблюдали за пиршеством.

— Очень больно? — спросила Валя, когда Матвей, отставив банку, весело глянул на товарищей и погладил себя по животу.

— Да так, ерунда.

— Скоро тебя выпустят? — поинтересовался Сашка.

Тогда Матвей притянул его за шею поближе и стал нашептывать на ухо. Тут появилась грузная санитарка, и, фыркнув, словно паровоз, велела им уходить. Сашка Троян почему-то подчинился ей беспрекословно. За ним неохотно последовала и Валя. Уже на улице она спросила Сашку, чего это Матвей шептал ему на ухо.

Оглядевшись по сторонам, Троян сообщил шепотом:

— Завтра побег Матвею устроим. Он просил достать ему штаны.

— Вот здорово! Повязки я сама менять буду. Нечего ему на полу в госпитале валяться.

Ребята стали оживленно обсуждать план вызволения Матвея, но вдруг Троян остановился:

— Пошли, Валька, обратно.

— Зачем? — недоумевала Валя.

— Дело есть. Может, начальник госпиталя что-то знает о хищении на аптекарском складе. Столько раненых, а перевязочного материала и медикаментов не хватает.

Но начальник госпиталя показал им только копии одиннадцати требований на базу.

— Вот — одни бумажки. За полтора месяца этот Дахно, бывший управляющий базой, не дал госпиталю ни одного бинта, ни клочка ваты,  ни склянки йода! Положение у нас критическое — сами видели. Я в отчаянии. Совсем не знаю, что он за человек, этот Дахно. Помогите получить для госпиталя перевязочный материал и медикаменты.

А тем временем Горожанин разговаривал с «Ивановной» — уборщицей аптекарского склада. Он зачитал ей выдержки из показаний арестованного Дахно. Ивановна возмутилась:

— Ах он сучий сын, — так; уперев руки в бока, она начала свои объяснения. — Ангелок какой: другие тащили, все таскали, а он, ангелочек, смотрел, как тащут? Сам, сволочь, давал рабочим спирт на продажу. Это все еще при деникинцах. Меня на базар с сахарином, смешанным с сахарной пудрой, посылал. А как наши пришли — дулю я ему в рыло сунула. И то сказать, сколько еще при белых на базар я перетаскала бинтов, да марли, да ваты, да сахарина родственничку его — не сосчитать.

— Какому родственнику? Как его зовут, Клавдия Ивановна? Фамилию этого родственника знаете? — спокойно и негромко спросил Горожанин.

— Он этому Дахно двоюродный брат. И фамилия его тоже Дахно. Андреем звать. Отчество вот не помню. В Большой Коренихе живет. Сам он на базу ни ногой. Знать, не велено.

— Клавдия Ивановна, вспомните, когда вы последний раз носили этому Андрею Дахно товар, может, и устно передавали ему какое-либо поручение, просьбу от брата?

— Это еще при деникинцах в прошлом годе. Жить-то надо было. Хлеба не давали. Ребятишки голодные. Как наши пришли, управляющий, значит, приутих. Испугался, что ли? Да и рабочие со склада на фронт ушли, одно дело — у буржуев тащить, а теперь наша рабоче-крестьянская власть. Чего ж у своего брать! Точно, точно, при Деникине я последний раз брату его Андрею сахарин носила, а потом — дудки.

— Благодарю вас, Клавдия Ивановна. Вы нас извините, пожалуйста, за беспокойство. Но на работе, я вас очень прошу, никому не говорите, что мы вас вызывали.

— Понимаю. Не маленькая, — с достоинством ответила Ивановна. — Чего же мне зря языком трепать.

Горожанин проводил Клавдию Ивановну до двери, тепло простился. Его заинтересовали сведения об Андрее Дахно — двоюродном брате бывшего управляющего базой. Однако, если утечки медикаментов и перевязочных материалов на рынок за последнее время не было или она могла быть крайне незначительной, то куда же исчезло четыре килограмма кристаллического йода? Это же восемьсот литров йодовой настойки! Пуды марли, бинтов и ваты, не говоря уже о шестидесятиведерной бочке спирта! Шестьсот литров спирта! Ведь после освобождения города на базе проходила инвентаризация.

Из сопоставления этих фактов получалось, что спирт вряд ли попал на рынок. Он, видимо, оказался нужен именно для получения настойки йода, крепкой, какой пользовались в госпиталях. Следовательно, тот, кому нужен был йод и перевязочные материалы, — не барышники, не спекулянты, а люди с дальним прицелом, преду­смотрительно готовившие самое необходимое для подпольных или полевых госпиталей. А кто, кроме врагов, мог подумать о подобном в обход учреждений Советской власти?!

Вот как оно получалось.

Однако бывший управляющий базой Дахно молчит. Ему выгодно молчать. Он хочет считаться, ну, самое большое, халатным руководителем. А он — враг.