Легенда о гетмане. Том I (СИ)

Хотя эта весть и поразила Богдана, но ему ничего не оставалось иного, как реализовать задуманный им план до конца. Барабаша он пригласил в гости не просто так: Хмельницкому задумал выкрасть у него документы с королевскими привилегиями, чтобы объявить их затем восставшим казакам. Королевские письма ему нужны были для вовлечения в восстание как можно большего числа реестровиков. Располагая письмами короля, ему было легче убедить их, что они не просто мятежники, но являются исполнителями королевской воли.

По ходу пиршества, Богдан все чаще наполнял кубок Барабаша. Пили за здоровье короля, королевы, коронного гетмана и черкасского старосты, пили за здоровье самого Барабаша, его супруги и их родственников. Наконец, когда пьяный Барабаш уснул за столом и был перенесен на отдых в одну из комнат, Хмельницкий снял с его руки перстень, вытащил из кармана расшитый супругой есаула золотой нитью платок и вручил их вместе с шапкой Барабаша казаку своей сотни Федору Вешняку. Тот уже был экипирован к поездке и знал, что нужно делать. Вскочив на коня, Федор поскакал в Черкассы к дому Барабаша, предъявил его жене перстень, платок и шапку мужа, объяснив, что тот срочно требует королевские письма. Не подозревая подвоха, тем более, что Вешняка она знала, как одного из казаков чигиринской сотни, женщина выдала ему требуемые документы.

Завладев королевскими письмами, Хмельницкий не стал терять времени. Вместе с Вешняком и Тимофеем он в ту же ночь уехал из Чигирина и схоронился в одной из днепровских пещер, дав указание Ганже, не мешкая, собрать десятка два‑три верных казаков, раздобыть коней и припасы на дорогу, а затем присоединиться к нему…

И вот теперь, уже который день Богдан мучился вопросом, что же ему предпринять дальше. Узнав о провале заговора, он в первом своем отчаянном порыве, решил бежать на Сечь, но по мере приближения к ней, все чаще задавал себе вопрос, что ему делать на Запорожье? Действительно, казаков там почти не осталось почему, планируя восстание, он, в первую очередь, возлагал надежды на реестровые полки. Предательство Романа Пешты, старого боевого товарища, с которым они не раз вместе участвовали в походах против татар, спутало все планы Хмельницкого по организации задуманного им восстания реестровых казаков против польских панов. По его замыслу, именно реестровикам отводилась основная роль в осуществлении этого плана. Восстать должны были бы одновременно все казацкие полки в шести важнейших административно‑политических центрах правобережной и левобережной Украйны, уничтожить разрозненные польские части, расквартированные в этих городах, а затем, соединившись, двинуться на Корсунь и Черкассы, где находились ставки коронного и польного гетманов. Одновременно должны были вспыхнуть народные восстания на Левобережье, а также и в Подолии, где уже действовал со своей ватагой возвратившийся из Франции Максим Кривонос. Тогда же должно было подняться и Запорожье. Запылавшая одновременно по всей Украйне народная война не оставляла полякам на победу ни одного шанса, так как королевских войск (без реестровых казаков) в Южной Руси было немного и разбросаны они были по всем городам. Одержав победу над гетманами, можно было бы начать переговоры с польским правительством и при поддержке короля и канцлера Оссолинского, достигнуть соглашения об увеличении казацкого реестра до 20 тысяч человек, изгнать панов с украинских территорий, добиться автономии и самоуправления, не порывая окончательно с Речью Посполитой. Некоторые шаги в осуществлении задуманного Богдан уже предпринял еще в начале года. Деньги, полученные от короля на постройку челнов, оставались в его распоряжении и хранились в надежном месте. Часть из них была уже истрачена на заказ обмундирования – нескольких тысяч свиток (серьмяг) одинакового белого цвета, обычную одежду реестровиков, в которые предполагалось одеть восставших. Несколько тысяч талеров ушло на изготовление более тысячи самопалов и сабель. Сотни бандуристов по всему краю собирали вокруг себя людей и призывали недовольных панским своеволием уходить на Запорожье, туманно намекая, что «Хмель уже высыпался из мешка». В курсе планов Хмельницкого был и кошевой атаман, с которым у него существовала постоянная связь. Уже и запорожцы, селившиеся по городам и местечкам на волости, начали страшно пить в окрестных шинках, что всегда было предвестником надвигающихся грозных событий. Для завершения всей подготовки нужно было всего несколько месяцев и вот случилось это предательство. Вспоминая об этом, Богдан с досады даже крякнул и выбил об каблук сапога табак из потухшей трубки.

Действительно, положение, в котором он сейчас оказался, было не завидным. Все планы приходилось менять на ходу. Теперь о выступлении реестровиков приходилось забыть, так как поляки возьмут их под жесткий контроль. Народное восстание без поддержки казаков обречено на провал. Сечь к войне не готова, тем более, что ее стережет польский гарнизон. Хотя Хмельницкий сейчас стремился на Запорожье, но он понимал, что долго укрываться там от поляков не сможет, а в том, что Потоцкий и Конецпольский не успокоятся, пока он не будет схвачен или убит, Богдан был уверен. Уйти подобно Острянину в московские пределы, Слободскую Украину, или как Гуня на Дон? Да, этот вариант возможен, приятели у него есть везде, но что потом?

Была еще одна причина, по которой он не особенно стремился на Сечь. Заключалась она в том, что после попытки прежнего кошевого Линчая поднять восстание, некоторые запорожцы считали именно Хмельницкого виновником того, что оно не достигло успеха.

– Черт бы их побрал! – невольно произнес вполголоса Богдан, вспоминая те, уже давние события.

О том, что Линчай с примерно 3 тысячами запорожцев покинул Сечь и движется в направлении Крылева, Хмельницкому стало известно, когда он получил приказ присоединиться со своей сотней к войскам коронного гетмана, выступившего навстречу восставшим.

Линчай оказался неважным полководцем и Конецпольскому удалось без особого труда запереть его в излучине Саксагани, окружив со всех сторон своими войсками, почти полностью состоявшими из поляков.

Глубокой ночью, Хмельницкий, сотня которого сторожила восставших у одного из бродов через неглубокую, но болотистую речку, тайно послал к запорожскому кошевому Ганжу, через которого предложил ему следующей ночью перейти брод на охраняемом им участке. Ганжа передал Линчаю, что для вида казаки постреляют вверх, но настоящего сопротивления не окажут. Вырвавшись из ловушки, Линчай по крайней мере получил бы возможность увести большую часть своих людей на Сечь.

Но, по‑видимому, Линчай, действительно был невезучим человеком. Вечером, накануне ожидаемого прорыва запорожцев, по приказу коронного гетмана чигиринская сотня была снята со своих позиций и заменена польскими драгунами. Хмельницкий же был срочно отправлен на разведку к Базавлуку выяснить не ожидается ли подкреплений для Линчая со стороны Запорожья.

Предупредить кошевого об этом Богдан возможности не имел и, когда Линчай глубокой ночью пошел на прорыв, запорожцы были встречены плотным огнем польских драгун. Линчай погиб, но части казаков все же удалось прорваться. С тех пор среди запорожцев ходили слухи о предательстве Хмельницкого и некоторые из них стали относиться к нему настороженно. Правда, нынешний кошевой Лутай был его давним приятелем и ему была известна правда об обстоятельствах, связанных с гибелью Линчая, однако все же особого желания появляться на Сечи у чигиринского сотника не было.

– А не податься ли в Крым, к хану? – подумал Богдан подбрасывая очередную порцию хвороста к костер. Впрочем, он тут же отогнал прочь эту мысль.

Глава четвертая. Запорожская Сечь

Погруженный в свои невеселые думы, Богдан не заметил, откуда она появилась. Он мог поклясться, что еще минуту назад рядом с ним никого, кроме спавших утомленных спутников его, никого не было. Сейчас же, напротив него, на расстоянии нескольких шагов стояла высокая женская фигура. Лицо ее, в неярких отблесках пламени костра выглядело красивым и величественным, крутой изгиб черных бровей и яркий цвет алых губ подчеркивали алебастровую белизну ее кожи. Блеск ее темных глаз гипнотизировал Хмельницкого, который, как зачарованный, смотрел на возникшую в глухой степи из ниоткуда женщину, не в силах вымолвить ни одного слова.