Заснули тихие поля,
Умолкли шумные дубравы,
И слышно, как вздыхают травы,
И слышно, как ползет змея,
Сухими мхами шевеля.
Иди туда, где над рекою
Стоит задумчиво камыш.
Там на воде и под водою
Такая сказочная тишь,
Что поневоле сам молчишь.
Чего-то ждешь, кого-то жалко,
О чем-то грезишь странным сном,
И если вдруг плеснется сом,
Ты мнишь: «Ударила русалка
Своим чешуйчатым хвостом».
<1894>
…Я долго не спал и забылся потом.
Вот вижу — луна выплывает,
И кто-то стоит у меня под окном,
Рукою к себе вызывает.
Он молод годами и бледен лицом,
Белее ночного тумана.
На белой рубашке чернеет пятном
Под сердцем смертельная рана.
И в страхе я позднего гостя узнал,
Я понял безмолвные знаки.
Рукою на темный овраг указал
И тихо он скрылся во мраке.
Я молча оружие снял со стены,
К оврагу прошел осторожно
И стал, замирая. Среди тишины
Лишь сердце стучало тревожно
Да ветер порою уныло шептал
О чем-то долине туманной.
Но враг не замедлил: пришел он и стал,
Печальный, бескровный и странный.
Он каждую полночь приходит ко мне,
К оврагу меня вызывает,
И бьется оружьем со мной в тишине,
И каждую ночь умирает.
И с вечера я беспокойно дрожу,
И, пробуя лезвие шпаги,
«Сегодня, — шепчу я, — тебя уложу
Навеки в тенистом овраге!»
Вот молча в овраге сошлись мы с врагом,
Сошлися — и сталь зазвенела.
Без крика упал он на землю лицом,
И кровь на песке зачернела.
Упал он на землю с предсмертной тоской,
Кровь черной росою сочится.
И сердце его я нащупал рукой,
Послушал — оно не стучится.
Я труп холодевший засыпал песком,
Оружие вытер травою
И, робко ступая во мраке ночном,
Пустился дорогой степною.
Таинственный шорох наполнил поля,
И ветер долиною крался.
Росистой травой, как змея, шевеля,
Он жадно ко мне приближался.
И я повернулся к оврагу. Туман
Над трупом зарытым клубился.
На скате тревожно шептался бурьян,
И желтый песок шевелился,
Как будто в овраге пустынном сто змей,
Шурша, заклинанья шептали
И в трупе, почившем в постели своей,
Змеиную жизнь пробуждали.
Я в ужасе диком пустился бегом,
К постели припал, помертвелый.
И вижу — мой сторож стоит под окном,
Стучится рукою несмелой.
Стучится безмолвно в окошко ко мне
И в очи взирает с тоскою…
Я с криком проснулся, ища на стене
Оружье дрожащей рукою…
<1895>
Рукоплещет толпа восхищенная,
Рукоплещет вся площадь кругом,
И гетера, вином опьяненная,
И сенатор с обрюзгшим лицом.
Плавно медные шлемы колышутся,
Кони пляшут, храпят и дрожат,
И далёко по улице слышится
Тяжкий шаг загорелых солдат.
Гул растет… Показалися пленные…
Вот и царь молодой в кандалах…
Улыбаются губы надменные,
И спокойствие в ясных очах…
Пред дружиной, в боях поседелою,
Он идет в кандалах, но царем,
Гордым шагом, с улыбкою смелою,
Словно лавры и пурпур на нем.
И, привстав в колеснице сверкающей,
Побледнев под лавровым венком,
Триумфатор сквозь рев оглушающий
Беспокойно следит за царем.
И горит он ревнивою думою,
Что не он триумфатор, не он,
А тот царь, что с дружиной угрюмою
К месту казни идет, как на трон!..
<1896>
