Булат Окуджава - поэтический сборник

4

Вокзал прощанье нам прокличет, и свет зеленый расцветет, и так легко до неприличья шлагбаум руки разведет.

Не буду я кричать и клясться, в лицо заглядывать судьбе... Но дни и версты будут красться вдоль окон поезда,

к тебе. И лес, и горизонт далекий, и жизнь, как паровозный дым, все - лишь к тебе, как те дороги, которые

когда-то

в Рим.

1962 МУЗЫКА

Симону Чиковани

Вот ноты звонкие органа то порознь вступают,

то вдвоем, и шелковые петельки аркана на горле

стягиваются

моем. И музыка передо мной танцует гибко, и оживает все

до самых мелочей: пылинки виноватая улыбка так красит глубину ее очей! Ночной комар,

как офицер гусарский, тонок, и женщина какая-то стоит, прижав к груди стихов каких-то томик, и на колени падает старик, и каждый жест велик,

как расстоянье, и веточка умершая

жива, жива... И стыдно мне за мелкие мои

старанья и за

непоправимые слова. ...Вот сила музыки.

Едва ли поспоришь с ней бездумно и легко, как будто трубы медные зазвали куда-то горячо и далеко...

И музыки стремительное тело плывет,

кричит неведомо кому: "Куда вы все?!

Да разве в этом дело?!" А в чем оно? Зачем оно? К чему?!! ...Вот черт,

как ничего еще не надоело!

1962

x x x

М.Хуциеву

Мы приедем туда, приедем, проедем - зови не зови вот по этим каменистым,

по этим осыпающимся дорогам любви.

Там мальчики гуляют, фасоня, по августу, плавают в нем, и пахнет песнями и фасолью, красной солью и красным вином.

Перед чинарою голубою поет Тинатин в окне, и моя юность с моей любовью перемешиваются во мне.

...Худосочные дети с Арбата, вот мы едем,представь себе, а арба под нами горбата, и трава у вола на губе.

Мимо нас мелькают автобусы, перегаром в лицо дыша... Мы наездились, мы не торопимся, мы хотим хоть раз не спеша.

После стольких лет перед бездною, раскачавшись, как на волнах, вдруг предстанет, как неизбежное, путешествие на волах.

И по синим горам, пусть не плавное, будет длиться через мир и войну путешествие наше самое главное в ту неведомую страну.

И потом без лишнего слова, дней последних не торопя, мы откроем нашу родину снова, но уже для самих себя.

1963

ХРАМУЛИ

Храмули - серая рыбка с белым брюшком. А хвост у нее как у кильки,

а нос - пирожком. И чудится мне, будто брови ее взметены и к сердцу ее все на свете крючки сведены.

Но если вглядеться в извилины жесткого дна счастливой подковкою там шевелится она. Но если всмотреться в движение чистой струи она как обрывок еще не умолкшей струны.

И если внимательно вслушаться, оторопев, у песни бегущей воды эта рыбка - припев.

На блюде простом, пересыпана пряной травой, лежит и кивает она голубой головой. И нужно достойно и точно ее оценить, как будто бы первой любовью себя осенить.

Потоньше, потоньше колите на кухне дрова, такие же тонкие, словно признаний слова!

Представьте, она понимает призванье свое: и громоподобные пиршества не для нее.

Ей тосты смешны, с позолотою вилки смешны, ей четкие пальцы и теплые губы нужны. Ее не едят, а смакуют в вечерней тиши, как будто беседуют с ней о спасенье души.

1963

ПОСЛЕДНИЙ МАНГАЛ

Тамазу Чиладзе

Джансугу Чарквиани

Когда под хохот Куры и сплетни, в холодной выпачканный золе, вдруг закричал мангал последний, что он последний на всей земле, мы все тогда над Курой сидели и мясо сдабривали вином, и два поэта в обнимку пели о трудном счастье, о жестяном. А тот мангал, словно пес - на запах орехов, зелени, бастурмы, качаясь, шел на железных лапах к столу, за которым сидели мы. И я клянусь вам, что я увидел, как он в усердьи своем простом, как пес, которого мир обидел, присел и вильнул жестяным хвостом. Пропахший зеленью, как духами, и шашлыками еще лютей, он, словно свергнутый бог,

в духане с надеждой слушал слова людей...

...Поэты плакали. Я смеялся. Стакан покачивался в руке. И современно шипело мясо на электрическом

очаге.

1963

ФРЕСКИ

1. ОХОТНИК

Спасибо тебе, стрела, спасибо, сестра, что так ты кругла и остра, что оленю в горячий бок входишь, как бог! Спасибо тебе за твое уменье, за чуткий сон в моем колчане, за оперенье, за тихое пенье... Дай тебе бог воротиться ко мне! Чтоб мясу быть жирным на целую треть, чтоб кровь была густой и липкой, олень не должен предчувствовать смерть... Он должен

умереть

с улыбкой. Когда окончится день, я поклонюсь всем богам... Спасибо тебе, Олень, твоим ветвистым рогам, мясу сладкому твоему, побуревшему в огне и в дыму... О Олень, не дрогнет моя рука, твой дух торопится ко мне под крышу... Спасибо, что ты не знаешь моего языка и твоих проклятий я не расслышу.

О, спасибо тебе, расстояние, что я

не увидел оленьих глаз, когда он угас!..

2.ГОНЧАР

Красной глины беру прекрасный ломоть и давить начинаю его, и ломать, плоть его мять,

и месить,

и молоть... И когда остановится гончарный круг, на красной чашке качнется вдруг желтый бык - отпечаток с моей руки, серый аист, пьющий из белой реки, черный нищий, поющий последний стих, две красотки зеленых, пять рыб голубых... Царь, а царь, это рыбы раба твоего, бык раба твоего... Больше нет у него ничего. Черный нищий, поющий во имя его, от обид обалдевшего

раба твоего. Царь, а царь, хочешь, будем вдвоем рисковать: ты башкой рисковать, я тебя рисовать? Вместе будем с тобою

озоровать: бога - побоку,

бабу - под бок, на кровать?!

Царь, а царь, когда ты устанешь из золота есть, вели себе чашек моих принесть, где желтый бык отпечаток с моей руки, серый аист, пьющий из белой реки, черный нищий, поющий последний стих, две красотки зеленых, пять рыб голубых...

3. РАБ

Один шажок и другой шажок, а солнышко село... О господин, вот тебе стожок и другой стожок доброго сена! И все стога (ты у нас один) и колода меда... Пируй, господин,

до нового года! Я амбар

тебе, а пожар

себе... Я рвань, я дрянь, меня жалеть опасно. А ты живи праздно: сам ешь,

не давай никому...

Пусть тебе - прекрасно, госпоже - прекрасно, холуям - прекрасно, а плохо пусть топору твоему!

1963

МАРТ ВЕЛИКОДУШНЫЙ

У отворенных

у ворот лесных, откуда пахнет сыростью,

где звуки стекают по стволам,

стоит лесник, и у него