Мы в гости к Сереже идем, ведет нас Нехода.
«Это ты?»
— «Это ты разве?» — разговариваем глазами.
Тысяча девятьсот сорок пятый. Окончание года.
«Вот как съехались!»
— «Вот как!» —
удивляемся сами.
Мы с Тамарой идем, Люба с Семой — за нами.
Он карточку показал мне:
«Похожа?» —
и снова спрятал в кармашек под орденами.
«А Тамара?» — кивнул я…
«Вот Кремль! — остановился Сережа. —
Вот звезды! Смотри сюда, Сема.
Кремлевские звезды! Не верится даже.
Давайте посмотрим…»
— «Мы вернемся из дома —
вот он, Сережин переулок Лебяжий».
— «Хорошо».
— «Мы вернемся», —
а сами ни с места.
Ворота Кремля освещены, стоят часовые.
Елочки маленькие вдоль высокого въезда.
Из-за зубчатой стены светят звезды живые.
«Родина, — думаю я, —
мы пришли к тебе, твои знаменосцы,
под Москвой закаленные,
воспитанные у Сталинграда.
Мы, выполняя приказы твои,
научились бороться.
Да, это мы, солдаты стального отряда.
Если надо, зови нас —
в любую дорогу готовы.
Если кто-то мир опять подожжет,
если это случится,
позови нас, отчизна,
мы станем по первому слову!
Сема наш остается у нашей границы».
«Родина! — думаю я, сердцем дрогнув.—
Мы пришли на свиданье к тебе, дорогая отчизна.
Слышишь нас:
все тебе посвящаем дороги.
Наша клятва в любви к тебе —
возвращение к жизни!..»
«Какое сегодня? — Тамара спросила.—
Какое?»
— «Двадцать девятое, Тома. А что?»
И Люба про то же.
«Да что вы взялись, число не дает вам покоя…»
— «В самом деле, какое?» — смеется Сережа.
«Постой, ты не знаешь, — улыбается Сема, —
двадцать девятое октября — что за дата?»
— «Не знаю, не знаю… А впрочем, знакомо…»
— «День…»
— «Я вспомнил, понимаю, ребята!
Двадцать семь, — говорю я, — не мало!
Жалко, молодость уходит, ребята.
О годы, начинайтесь сначала,
возвращайтесь, возвращайтесь обратно!..»
— «Постой. — Нехода встает предо мною. —
Наша юность послужила отчизне!
Подумай, мы сделали самое основное,
мы совершили самое главное в жизни!
Мы вынесли тяжесть утрат и ранений,
тяжелой дорога была и кровавой,
но мир,
светлый мир наш,
судьбу поколений
от войны отстояли мы
битвою правой».
— Да, друзья дорогие, смотрите,
нас будут помнить сердца поколений.
Наша свобода — величайшее из открытий!
Дорога к миру — лучшее из направлений!
«Ну, давай поцелую, на мир и дорогу!» —
Сережа улыбнулся искристо.
«А всё же двадцать семь — это много, —
говорю я. —
И откуда взялись-то?!»
— «Я предлагаю, — руку вымахнул Сема, —
уж раз эти годы не заметила юность,
поскольку нам некогда было,
нас не было дома,
предлагаю,
чтобы годы вернулись!
Эти годы не в счет, это Гитлер украл их,
четыре года —
в огненной круговерти.
Мы отстояли на юность вечное право,
продолжение лет —
с мая сорок пятого мерьте!..»
— «Правильно, Сема!»
Мы начинаем смеяться.
«Сколько Сереже с Неходой?»
— «Идет двадцать пятый».
— «А Семе?»
— «Семе как раз девятнадцать!»
— «Сколько Васе было бы?»
— «Двадцать первый, считайте».
— «Тамаре — двадцать два минус четыре».
— «А Любе?»
— «И Любе тогда восемнадцать…»
— «Юность наша продолжается в мире!»
Эти годы нам в труде пригодятся!
Да здравствует наша мирная юность,
счастье и молодость в семье миллионной!
Мир и свобода к нашим людям вернулись!
Признаемся в любви —
жизнью всей окрыленной, —
признаемся в любви
и клянемся перед дорогой
мы тебе, наш народ,
наш Советский Союз,
дорогая отчизна!
Продолжается наступление наше —
с партией в ногу,
нам идти и идти —
к счастью,
к маяку коммунизма!..
1944–1950
