Стихотворения и поэмы

Печатая в 1929 г. в О отрывок из поэмы под названием «Большой загиб», автор предпослал ему следующее предисловие: «Поэма „Милое детство“ — самостоятельная часть небольшой поэтической трилогии „Настоящая жизнь“. Три поэмы содержат три отдельных этапа жизни человека. Но все эти периоды я буду строить так, чтобы ассоциативной силой, которая в искусстве и есть сила действительная, каждая из них стала современно-актуальной. Однако опережать события мне не хочется, и я поделюсь с читателями „Огонька“ лишь тем, что сделано, или почти сделано.

О чем рассказывает „Милое детство“? О совсем не милом детстве. Тоном веселой, по возможности, иронии я рассказываю о подростке, которому „судьба не скроила шубу“, который уже наполовину люмпен, но который органически крепок и здоров, который окружен ржавой цепью пошляков и который в конце концов прорывается сквозь эту цепь, чтобы вместе со своим другом — по Александровскому тракту босиком, лицом к востоку — покинуть мещанский городишко.

Каков же сюжет и персонажи ее?

Первый, кто сплетен с плохо скроенною судьбою героя, — отец. Это скорее всего неудачливый и неталантливый мелкий буржуа, но которому и первое и второе не прибавило симпатии.

Отец заставляет героя менять образ жизни, пойти на выучку к тетке.

Тетя — вполне сформированный тип купчихи со всеми отвратительными чертами ее быта и морали. Тетя решает „посвятить“ парнишку — господу и торговле…

Но и к торговле паренек относится скептически, и, когда тетя слишком настаивает в своих науках, он решает ее лучше „угробить“, нежели подчиниться.

Дальше в поэме события и персонажи переплетаются таким образом.

К тете, в лавку, на взмыленной паре, нагоняя панику даже на городового, прилетает, искрясь бобрами, генеральша — четвертый персонаж поэмы — провинциальная помпадурша.

„Сам“ именинник!

И вот парню надо уже не только торговать и обвешивать, но и резать теленка.

Теленок предназначался не кому-нибудь, а генерал-губернатору. И вдруг вместо теленка режут владелицу „мясного дела“, благонамеренную купчиху. Крамола! „Доставить ко мне этого мерзавца!“

…Дальше — генерал был так потрясен, что герою и вспоминать о нем страшно: „Дальше — темно, не помню“. О генерале все.

Затем бегство, погоня самодурки и градоначальника, и — Костя..

Звездное небо блестит и сверкает, как синий, усыпанный орденами мундир губернатора. По утихшему тракту босиком топают два джентльмена.

Это канва, фабула, сюжет.

Моя задача — не в простой зарисовке сюжета, не в объективном развертывании сюжета.

На крыше парнишка потому, что очень противно под крышей. И когда он плюет, то этот плевок — на весь божий пошленький уездный мир.

Убийство тетки, конечно, не призыв к физическому уничтожению, и вообще не физическое убийство, а убийство среды и людей ее, требующих от нас этических компромиссов. Да и весна, сопровождающая смерть тетки, — это радость освобождения.

Беседа с Костей во время бегства, когда герой в ответ на патетику спутника говорит: „не поймут и повесят“, — это уже первые признаки необходимости рвать с враждебной средой.

При этом надо иметь в виду, что многое, как например философия о картах, не есть наше воззрение, а воззрение героя, его среды — и тогда будет понятна симпатия автора к активному и органическому протесту героя, симпатия, которую я стараюсь вызвать и у читателя.

Писал я „Милое детство“, имея в виду главным образом молодежь. Я хотел показать подростка, окруженного нуждой, голого, разутого, предпочитающего жизнь беспризорника жизни „с удобствами“.

Против чего же протестует поэма? Против „удобств“, против „кушанья с рук“. Против „гостеприимства ватрушек, приручающего душу“. Против тех, которые в меблированных будках показывают зубы, защищая свой прокислый быт.

То есть — против мещанства.

Главная сила, противопоставленная „вещам“, в поэме — природа. Природу, которую я противопоставляю мещанскому „великолепию“, которую делаю как бы союзником моих героев, — я считаю художественным аргументом против мещанства.

Мы мало развиваем в нашей молодежи, у нас в комсомоле, любовь к природе. Физкультура — это еще не обязательно любовь к природе. Я бы даже сказал, что нам нужно молодежь учить уважению к природе. Природа — огромный источник бодрости и энергии.

К языку „Милого детства“ я подошел сознательно. В „Мотэле“ я использовал интонацию национальную, здесь я постарался, по возможности, с чувством меры использовать акцент люмпен-пролетария. И вот по каким соображениям. Слово — это среда. Поэма, которая берет героем парнишку окраины и пишет для рабочей молодежи, жителей окраины, — и по языку должна быть близка к первому и вторым. В искусстве нет плохого и хорошего языка, а есть язык большей или меньшей выразительности… [65]

И если „Милое детство“ хоть немножко поработает на очистке „российской пыли“, автор будет считать свою задачу выполненной» (О, 1929, № 4).

Публикации в КП следующих глав поэмы предшествовало авторское вступление:

«„Милое детство“ — часть небольшой поэтической трилогии о человеке, который в детстве был беспризорником, он сформирован революцией, идет ее путями и доходит до наших дней.

Три поэмы, по моему плану, охватывают три периода жизни героя. Первый период — детство. Второй — гражданская война, третий — современность.

О чем рассказывает „Милое детство“? О подростке, которому „судьба не скроила шубы“, который наполовину уже бродяга, который голодает и зябнет, но все же отказывается от шубы, которую предлагает ему тетя в обмен на его совесть, отказывается от шубы, вместе с которой он должен принять и „господа“ и торговлю.

И когда тетя продолжает настаивать, герой и его спутник с ножом в руках прорываются сквозь буржуазно-мещанский чертополох, на волю, — „удобную“ жизнь они меняют на жизнь беспризорников.

Ребят поймали. Они мужественны перед глазами всемогущего генерал-губернатора. Они бегут и, счастливо избегнув мчащейся за ними фурии генеральши, уходят из проклятого города, в который они бросили камнем и который их чуть не потопил в своей грязи, — уходят навстречу… чему навстречу?

Об этом я скажу в отдельной поэме и на этом кончаю поэму „Милое детство“.

Как и чем смыкается поэма с нашими днями? Во-первых, мне кажется, каждый мой сверстник, да и более молодые товарищи, найдут частицу своих переживаний в переживаниях героя. Во-вторых, конечно, силой неподчинения опошляющей среде. В-третьих, призывом „не кушают с рук!“» (КП, 1929, 10 февраля).

Начало ранней редакции поэмы (НМ, 1927, № 11), в окончательный текст не вошедшее: