Мать вышла за хлебом и мылом…
Сестренка — с утра в институт.
А он, —
«Что-то рана заныла», —
Прилег на пятнадцать минут.
Он лег и бессилен подняться,
И крикнуть не в силах сейчас.
Устало и тихо слезятся
Озера безжизненных глаз.
Пакеты, пикеты, засады…
И кровь, как сургуч на печать…
Заглядывать в окна не надо,
И в двери не стоит стучать.
Он вам все равно не откроет
Закрытую наглухо дверь.
Былые друзья и герои
Его окружают теперь.
И стены раздвинулись с гулом,
И сумрак неровности стер,
И по фиолетовым скулам
Ладонями хлещет костер.
Там сучья сухие, как порох,
Как сабли, тугие слова,
Там снова решаются в спорах
На жизнь и на счастье права.
Топырит корявые руки
Посыпанный инеем бор,
И в дерево, звонкий от скуки,
По обух заходит топор!
Заглядывать в окна не надо,
И в двери не стоит стучать…
Он снова у стен Ленинграда
Комдива ползет выручать.
…Когда это было?
Когда-то…
Он мог бы собою прикрыть
Того генерала,
Чей свято
Портрет на паласе висит.
И выглядит хрупкой и зыбкой
Дорога.
Разрыв! Не беда…
Сейчас он исправит ошибку,
Которую сделал тогда.
Вскочил он, отважный и стойкий,
И грудью закрыл,
Как в бою,
Портрет генерала над койкой —
Погибшую совесть свою.
И замертво рухнул…
Недолго
Ему до рассвета лежать.
Далекая парню дорога,
Да некому руку пожать…