Вечер поэзии с братом Вадимом. Москва, 1985 г.
Вдали от дома, а значит,
Вдали от тебя,
Среди простора лишь только
Природа и я.
Я в речку лучистую
Свой взор окуну,
В ее отраженьи тебя узнаю,
Трава мне нашепчет святые слова.
И сердце подскажет —
Трава та права.
На небо взгляну, и там в синеве
Мираж меня манит, словно во сне.
Август 1987
Ворошиловград
Поэтом быть не так легко,
Как кажется сперва.
Поэтам очень тяжело
Найти души слова.
Поэт не может
И не должен лгать.
Поэт обязан
В минуте трудной людям помогать.
Но никто, ни за что, никогда не поймет,
Что бывает у поэта время,
Когда душа у него совсем не поет,
И хочется забыть человеческое племя.
Но должен поэт все писать и писать,
В стихах своих ни за что не лгать,
Чужие чувства в них отражать,
Но дайте поэту и о своем слово сказать.
Он любит, поймите, так же, как вы,
Он верит, надеется, ждет, как вы,
Но только лишь скажет о своем он, увы,
Пред ним сразу встанут преграды судьбы.
О чувствах ему сказать не дадут,
В его глазах огоньки умрут,
Но люди жестоки, его не поймут,
Для этих людей поэт, словно шут.
Для тех, кто жесток, поэт только шут,
Читают его лишь в свободное время,
Серьезным стихом пренебрегут,
Предпочитая свободную тему.
Последним дыханьем
Стих свой согрев,
Поставив точку,
Скончался поэт.
А люди в метро,
У которых времени нет,
Спокойно скажут —
Умер поэт…
22 сентября 1987
Москва
Тихий вечер, где-то смех,
Во дворах утихших лежит снег.
Иду, осторожно ступая ногой,
Чтоб не разбудить тополь нагой.
Старинный дом в воспоминаниях спит,
И лишь на первом этаже окошко горит,
Телевизор мигает и рама скрипит.
В лепной узор на стене крюк ржавый вбит.
Шагаю дальше с непонятной тоской.
Душа потеряла почему-то покой.
Подхожу к Александровскому дворцу,
И будто бы с прошлым лицом к лицу:
Чуть правее таинственный свет…
Но мечтаниям моим оправдания нет,
И совесть душит, будто бы яд —
На гвозде канцелярские счеты висят.
30 сентября 1987
Москва
Как холодно лежать в покрытом белым кружевом гробу.
Ах, думала ли я, что когда-нибудь вот так умру!
Дорога, слякоть, мчится грузовик,
Вдруг поскользнулась я! Никто не слышал даже крик.
И вот я здесь,
Нелепо так лежу,
И руки на груди,
Хоть непривычно, но держу.
Ко мне подходит мать,
Прильнув к моей груди,
Рыдания не в силах все унять,
Вспоминает, что давно уж позади.
Вот подошел отец.
Слезы не проронил
И горьким лишь молчанием
Мне намять он почтил.
Вот брат пришел,
Не помнящий себя,
Букетик желтых роз
Кладет он на меня.
А вот и ты, моя подружка,
Ну, сколько можно ждать тебя?
Но по щекам твоим стекают слезы,
Как я хочу обнять тебя,
Но не могу. А где же он?
Он подойти не в силах к гробу.
Что ж он стоит, как бедный родственник, в углу
И утирает рукой слезы.
Но что это, куда меня несут?
Ну, прекратите эту музыку!
Довольно вам кричать и причитать!
Я не какой-то там вам уникум.
Ах, ну теперь начнут все речи говорить
И соболезнования родственникам сыпать,
И даже, кто меня здесь ненавидит, —
Прекрасные и лестные слова мне будут говорить!
Конечно, так оно и есть!
Еще слезами подлецы посмели обливаться,
Нет, чтобы во всем достойно им признаться,
Так будут все стоять и нагло завираться!
Но вот настал их звездный час —
Горстями землю мне в лицо кидают.
Они, конечно, понимают,
Что не отвечу я сейчас!
Но что вы делаете, не забивайте доски!
Ведь я не слышу щебет птиц.
Я только слышу, как жестоко
Упал мой гроб, и мир притих.
Я только слышу, как комочки
Сухой земли о крышку бьют.
И вот умолкло все, в загробном мире
Все сковано и мертвенный уют…
22 сентября 1987
Москва