178–179. ДВЕ ПЕСНИ
«Сорентинка, голубица
Померанцевых садов,
Что так пристально ты смотришь
Вдаль от наших берегов?
Всё на море голубое
Да на резвые ладьи, —
Уж не рвутся ли на волю
Думы праздные твои?
Поцелуй меня: ты знаешь,
Я ревную иногда…»
— «Милый, я хочу в Неаполь;
Повези меня туда».
«Что в Неаполе, мой идол!
Там обычный скучный свет;
Много стуку, много блеску,
Для любви ж и места нет.
А под тихой нашей сенью
Всё к согласию манит.
Даже в листьях голос неги
Сердцу внятно говорит».
«Милый, милый! здесь пустыня,
Там же светлый пир людей;
Там забавы, там уборы,
Вечный праздник для очей.
Там по улице Толедской
Мы вдвоем пойдем гулять,
Пред народом ленты, цепи
Отмечать и выбирать…»
«Сорентинка, голубица
Померанцевых садов,
Больно мне твое признанье.
Едем в город — я готов.
Но, в узорны ленты, цепи,
Как Мадонна, убрана,
Знай — под свой навес зеленый
Ты воротишься одна.
Там, где сердцу счастье снилось,
Не хочу припоминать,
Что любовь и сельской девы
Откупная благодать».
За прихоть женского тщеславья,
За резвый бред души младой,
В безумном гневе, тень бесславья
Набросил я на идол мой.
И думал: «Нет! мечты послушной
За нею вслед не повлачу:
Я не хочу любви бездушной,
Корыстных благ я не хочу».
Но как же грудь моя забилась,
Когда внезапною грозой
Она, прелестница, явилась
В слезах и в блеске предо мной!
Когда небесные все силы
Призвала, дни свои кляня,
И застонала: «Милый, милый,
Ужель разлюбишь ты меня!»
В одно мгновенье гнев и пени —
Всё разлетелося как дым,—
И вот уж вновь в зеленой сени,
Сплетясь руками, мы сидим.
Глядим на море, где трепещут
Заката яркие струи,
И наши взоры так же блещут
Златыми искрами любви.
1833
Неаполь, прощай! О, недолго мой взор
Красою твоей любовался,
Отливами дивными моря и гор,
Лазурью небес упивался!
Как изгнанный дух, покидая свой рай,
С тобой расстаюсь я, Неаполь. Прощай!
Прощай, голубой, полнозвучный залив,
Живая Неаполя лира!
В час ночи, когда твой немолчный призыв
Носился по безднам эфира,
Гремучий и жалобный, вещий без слов,—
Мне мнилось: то голос отживших веков.
И ты, мой любимец, надводный чертог,
Ты, замок плавучий Капрея,
Прощай! Кто прекрасного чувство сберег,
Тот, в сердце твой образ лелея,
Его сохранит до заката мечты,
Как милые милого друга черты.
А вот и Везувия грозный панаш,
Как облако, к небу восходит.
Привет тебе, старец, недремлющий страж!
Очей с тебя странник не сводит
И мыслит, тобою любуясь: «Вот он,
Кем древнего мира обломок спасен!»
Прощайте, балконов зелены шатры,
Садов благовонные своды,
Звон музыки, песни, ночные пиры,
Разгул нищеты и свободы, —
И ты, сорентинка, цвет юга златой,
Поэзии Тасса отрывок живой!
Край солнца, чудес вечно юных страна,
Где создал Эдем свой Виргилий!
На лаве твоей жизнь, как чаша, полна
Без грубых забот и усилий;
Душа, упоенная внешней красой,
Ликует и пищи не хочет иной.
О, что же отныне мой путь озарит
Таким вдохновительным светом?
Что душу, как ты, освежит, обновит
И врежется в память заветом?
Мне грустно; отныне мне счастья не знать:
Кто видел Неаполь, тому умирать.
Март 1834
Зеленый сад, фонтан и розы;
Над зеркалом воды прохлады полный дом;
С навеса вьющиеся лозы;
Стена заветная кругом
(Приют домашних тайн), а в стороне кладбище;
Ряд кипарисов, минарет —
Вот очерк твой, восточное жилище!
Восток! вот милый твой привет!
О! в этом светлом заточенье,
Наверно, жизнь как сон легка.
Понятно лени здесь влеченье,
Понятна сладость чубука.
Сядь у окна, кури, — дым вьется, взор ликует,
Ряды картин мелькают пред тобой,
Как будто их живописует
Волшебный перст, лелея отдых твой.
Здесь — ткань пролива голубая
С живыми, яркими узорами ладей;
Там пирамиды гор; там башня вековая,
Увечный страж гробов минувших дней;
Подале цепь дворцов; а дале у потока
Толпы народа, блеск одежд, шатры дерев,
И всё озарено алмазным днем востока,
Как рай очами райских дев.
Но вот за синею громадой Истамбула
Закат то розами, то золотом горит;
Свой звездный плащ ночь тихо развернула,
Умолк последний звук молитвы. Море спит.
Ты близок, час утех и чувственности страстной.
О! сколь пророка благ закон!
Для мысли — светлый мир; для неги — мир прекрасный
Гарема чистых дев и жен.
И правоверного приемлет
В ревнивый свой чертог решетчатый гарем.
На персях счастья там он дремлет,
Там предвкушает он Эдем.
Но только тонкий луч востока
К его очам сквозь полог проскользнет,
Он, бодрый, вновь спешит благословлять пророка,
Любуясь зрелищем холмов своих и вод.
1836