Когда-то, когда-то у Нила
Вдвоем предавались мечтам
Один одинокий мандрила
И сумрачный гиппопотам.
Мандрила хотел бы быть пумой,
Мечтал быть орлом бегемот…
Как ты они мучились думой,
Читатель, мечтатель, урод.
Весна 1914 СПб
Два пути двум бедным сестрам:
Жить одной рассудком острым,
Чтобы редко, редко с воплем прорывалась бы душа,
А другой – жить всей душою,
Жить над миром, чтоб порою
Мир и душу злой рассудок ночью резал без ножа.
Весна 1914
Бархатный, черный и длинный камзол,
Кружево ворота и анемона.
Он на кладбище со свитком пошел,
С песней четвертой Марона.
Длинные тени покрыли во сне
Готику строк погребальных…
Ах, эти черные кудри! Оне
Так хороши у печальных!..
Только когда уже месяц взойдет,
Вспугнут летучею мышью,
Ди-Кавальканти аллеей уйдет
С мудрой и странною мыслью.
Если же ночью ватага бродяг
Ввяжет у моста философа в драку,
Как улыбнется он звяканью шпаг,
Черному Арно и мраку.
Giunio 1914 Genova
Дряхлые башни на серых уступах,
Рваные бойницы, полные роз…
Дряхлые башни, хранилища глупых,
Властных, банальных чарующих грез.
Странно-задумчивый, точно любовник,
Гейне цитируя в сердце без слов,
Я проникаю, раздвинув терновник,
В тайны сырых и уютных углов.
Небо в осколках и вырезах буков,
Ямы заросшие, плюш и стена…
Много чуть слышных, смеющихся звуков…
Сыплется щебень… парит тишина…
Что-то от Времени грустно смеется
Здесь над дурацкой романтикой дум,
Но мое сердце, больного уродца,
Пусть забаюкает рыцарский шум…
В некоем царстве, когда-то и где-то,
В славный, наивный, таинственный век,
Жили и были Ивон и Иветта,
Маленький карлик, седой дровосек…
Фея углов никому незаметных,
Кинь мне свой глупый и ласковый флер!
Я – арбалетчик в штанах разноцветных,
Я – le sujet d’un tres pieux Monseigneur…
Мучат меня и святые, и бесы,
И я целую, тайком от небес,
Руки пугливой и крупкой принцессы,
Руки хрупчайшей из нежных принцесс!
Juin 1914 Bex. Tour de Douin
Неусмиренный взгляд являет непостижность
Вдруг в жизни вставшего Творца.
О, одиночество, и дерзость, и недвижность
Маскообразного лица!
Мысль вопли сжала в льды. Застыли и повисли
В нем безразличье, мел и смерть.
В нем откровение порвало нити мысли,
Но он не пал. Он стал, как жердь.
Я знаю женщину. Ее глаза, как эти.
Я с нею нежен и жесток.
Как странно, что должны мы на одной планете
И в те же дни отбыть свой срок.
1914 Вех
С какой-то ласковой и хрупкой чистотой
Серьезный вечер встал, как море грусти, в мире.
Он струны трогает на несказанной лире,
Шуршит, как женщина, шелками за спиной.
Ах, на асфальте дна, сквозь вечера видны
Под створками сердец все жемчуги страданья!
С вершин влюбленности, утонченности, знанья,
В слезах гляжу на дно, на сказку глубины.
Он трогательно-свят, кинематограф дней!
Да, я тебя достиг, вершина, безотчетно…
Но ведь она жалка, нежна и мимолетна!..
И это maximum… О, maximum людей!
1914 Вех
Фордевинд свирепый воет,
Море пеной бороздит,
Яхта волны носом роет,
Опьянела и летит.
Паруса раскрыты ровно,
Ветер дует за кормой,
На два раковина словно
Растворилась белизной.
Словно в белом бальном платье
Бодро, весело, легко
Мчится девушка, объятья
Раскрывая широко.
Вверх и вниз! Мы в вечной смене
И ныряет, кверху нос,
Наш челнок за яхтой в пене,
Точно в мыле черный пес.
Растравите больше тали!
Пусть сорвется сзади челн…
Я люблю быть на штурвале
На галопе диких волн.
Веет призраком знакомым,
Фея смерти надо мной…
Разбивайте флягу с ромом,
Первым выпьет рулевой!
Фея бешеного танца,
Я не выпущу штурвал!
В честь Летучего Голландца
Подымаю я бокал.
Фея, prosit! Я киваю,
Под вуаль гляжу твою…
Я давно тобой играю,
Я давно тебя люблю…
Июль 1914
