«Постыдился бы ты, Фрол.
Сколько чуши напорол! –
Молвил тут солдат степенный,
Бородач – Корней Ячменный. –
Что смешно, так то смешно.
Зря ж болтать про баб грешно.
Есть, брат, всякие. Но чаще:
Горько нам, и им не слаще, –
В суете да в кутерьме,
С нами век в одном ярме.
И вопрос еще: чьей шее
То ярмо потяжелее.
Всех спроси – один ответ:
Без хозяйки дому нет.
Все – одна, за всех горюя…
Аль неправду говорю я?»
«Правда, брат!»
«Чего верней!»
«Славный ты мужик, Корней! –
Отвечали все тут хором. –
Только зря ты тож… с укором.
Нас за смех не обессудь.
Нам забыться б как-нибудь,
Затушить в груди тревогу…
Натерпелись, слава богу!
То в походе, то в огне,
В трижды проклятой войне.
Знаешь сам ведь, как горюем.
Хоть бы знать, за что воюем?
Аль цари да короли
Столковаться не могли
Без убийств и без пожарищ?»
«Эх, чудак же ты, товарищ! –
Рассмеялся с этих слов
Ротный слесарь, Клим Козлов
(До войны служил он вроде
На Путиловском заводе). –
Пусть бы путал кто другой,
Ну, а ты ведь, Фрол, с мозгой.
С повсесветного разбою,
Что ж, прибыток нам с тобою?
А не нам, так и война,
Стало быть, не нам нужна.
Вот башкой ты и распутай:
Кто ж повинен в бойне лютой?
Получил я два письма,
Примечательных весьма.
В этих письмах говорится,
Что там в Питере творится.
Молвить истину: содом!
Очутились под судом
От рабочих депутаты:
Очень, дескать, виноваты.
Что ж вменили им в вину?
Их призыв: долой войну!
На суде чуть не пытали.
Всех, конечно, закатали
В те погиблые места,
Где равнинушка чиста,
В снеговом весь год в уборе,
Ледовитое где море,
Где полгода – ночь и мгла.
Вот какие, брат, дела!»
Натянув шинель на плечи,
Ваня слушал эти речи,
А потом не спал всю ночь:
Не отгонишь мыслей прочь!
День пришел – и днем все то же
Стал задумчивей и строже
Наш Ванюша. Заскучал.
Но – крепился и молчал.