Над томом Плутарха осеннею ночью
Склонюсь — и минувшее вижу воочью.
Как будто остывшей поверхностью лавы
Неспешно шагаю, листая страницы
Запекшейся крови, свалявшейся славы,
Всего, что свершилось и не повторится.
О старец, твои ниспровергнуты боги,
Твоим аналогиям нет аналогий, —
Ну где этим римлянам древним и грекам
Тягаться с двадцатым космическим веком!
...Ушедшею давностью дышат страницы,
Но, книгу закрыв, я не в силах забыть их.
Под шлаком былого кипит, пузырится
Бессонная магма грядущих событий.
Из мигов состоят года,
Из капель — пенные валы,
И в сладкой мякоти плода
Так зернышки его малы.
Величественная гора,
Взметающая град камней, —
Всего лишь только кобура
Сил, что стократ ее важней.
Нам разум освещает путь,
Но как бы некою горой
Вещей естественная суть
Заслонена от нас порой.
И если приоткрылись мне
Истоки следствий и причин,
То чувствам ясны не вполне
Соотношенья величин.
...Но пусть порой я нищ и гол
Перед игрою внешних сил,
В свой череп — костяной чехол —
Я всю Вселенную вместил.
Я с вокзала иду, как бывало,
Я ступаю на старенький мост;
Он теперь над зарытым каналом
Будто странный, ненужный нарост.
Вспоминаю, что было и сплыло,
Необъятное силюсь объять
И невольно гляжу за перила:
Вдруг себя там увижу опять.
Сколько тысяч моих отражений
Там осталось в зарытой воде...
Неужели теперь, неужели
Нет меня уже больше нигде?
...Торопясь под вокзальные своды,
За перилами, вровень со мной,
Молодые идут пешеходы
По утоптанной тверди земной.
Нет, не в минувшем счастье. Но видней
На склоне лет и на исходе сроков
Спасительная бедность давних дней,
Незамутненность жизненных истоков.
Не ночи вспоминаю — вечера,
Не поцелуи, а рукопожатья;
На девочке с соседнего двора
Заботливо заплатанное платье.
И никогда не будет мной забыт
Огромный дом, массив кирпичной плоти, —
Я помню цокот ломовых копыт
В таинственных тоннелях подворотен;
Гул примусов и неуют квартир,
Поленницы с осклизлыми дровами,
И пристальное вглядыванье в мир
Сквозь радужную призму упований.
Идем за надеждою вслед,
За древней скрипучей арбою...
А счастье не там, где нас нет,
А там, где мы рядом с тобою.
В судьбу к нам оно не влетит
Кичливой и пышной жар-птицей,
Но вплавлены в будничный быт
Его золотые частицы.
Тая всю явь, что мимо них текла,
Все отраженья давних поколений,
Как занавешенные зеркала,
Стоят фасады городских строений.
Когда-нибудь изобретут прибор:
Направив луч на здание любое —
На особняк, на крепость, на собор, —
Мы прошлое увидим пред собою.
Мы краску на стене за слоем слой
Начнем листать, чтобы смогли открыться
Присыпанные пеплом и золой
Империи забытые страницы.
Пройдут ряды повозок и телег,
Проскачет всадник, и промчатся сани,
Прохожие, прошедшие навек,
Проявятся на каменном экране.
Поверхности вокзалов и казарм
Сквозь муть натеков, паутину трещин —
Все то, о чем историк не сказал,
Покажут нам в обыденности вещей.
И каждый храм, больница и дворец
На голой кладке, за последним слоем,
Вещая и начало, и конец,
Нам явят всех, кто эти стены строил.
И пусть мы не услышим голосов —
Мы неизвестных каменщиков лица
Увидим средь строительных лесов —
И не забудем в пояс поклониться.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скрывая все, что отражалось в ней,
И ни на чей не отвечая вызов,
Стена — немая плоскость из камней —
Стоит, как невключенный телевизор.