Падший ангел

себя — не спас.

СЕРЫЙ АВТОБУС

Этот маленький серый автобус,

где сидят невеселые люди, —

в нем отвозят холодные гробы:

это — вроде посуда в посуде

или тара, застрявшая в таре,

черный тартар — в наземном кошмаре.

В тех гробах — невеселые трупы,

колыхаясь, стремятся к покою.

И стучат их ненужные зубы

друг о друга — с посмертной тоскою...

Ну, а маленький серый автобус

огибает вертящийся глобус.

И не все ли равно, как ты едешь:

в колымаге, в гробу, на земшаре,

и — что делаешь: думаешь, бредишь,

пребывая в кошмаре иль в таре...

Безразлично незнавшему Бога —

что несет ему тайна Итога.

ззз

ПОКАЯННАЯ ГОЛОВУШКА

За городом — лужи, месиво,

за воротом — сыро, весело!

На стеклышках — морось нудная,

а солнышко — где ты, чудное?

Все видится невозвратное:

кормилица — мать опрятная,

и девушка в лунном трепете,

и дедушка в смертном лепете,

военная ширь пожарища,

смятенная тень товарища...

Видения — неизгладимые...

Все — по сердцу, все — родимое!

Соловушка... Даль туманная...

Головушка покаянная!..

* * *

И слаще горьких мыслей — нет!

Уходит жизнь. Пришел рассвет,

как вызволенье из могилы!

О, Царь небесный, дай мне силы —

себя в блужданьях превозмочь,

себя как мрак, себя как ночь,

дабы в груди возжегся свет!

Но... слаще горьких мыслей — нет.

одиножды один

Профессор кислых щей, пижон или кретин,

Христос иль Магомет — ах, кто ни умножай,

одиножды один — получится один.

Но и о д н о зерно пророчит урожай!

Мы все по одному — и раб, и господин.

Всяк сущий — одинок, и гроб —всему итог.

Одиножды один — ив Греции о д и н.

Один — и Люцифер, и всемогущий Бог.

И ты, мой антипод, доживший до седин,

меня не обличай, учти: я — твой двойник.

Одиножды один останется один...

Но — от любви одной весь этот мир возник!

* * *

Свет идет от огня.

Вот средь белого дня —

холм, а на нем — обитель.

Не покидай меня,

не отвернись от меня,

ангел-хранитель.

Я войду во врата:

поклон вам земной, места —

места святые.

Дайте, ради Христа,

огня мне: душа пуста,

глаза на мне пустые.

В трапезной — хлеб да соль.

Господней молитвы боль —

песнь неземная.

...Вновь дорожкою — вдоль...

Мила мне моя юдоль,

земля мне мила родная.

ЗАБЫТЫЙ КРЕСТ

Обнаружился он не в кумирне,

где склоняются Божьи рабы,

а в старинной московской квартире,

в ванной комнате — возле трубы.

Приходили друзья и соседи,

мыли руки, справляли нужду.

И никто этот крест не заметил,

хоть висел он у всех на виду.

Но однажды с оказией дивной

этот крест мне вернули друзья.

Года три в обстановке интимной

провисел он во тьме бытия.

Он вернулся ко мне... А другие

не вернулись. Хмельной вертопрах —

их оставил в житейской стихии

сиротеть на залетных ветрах.

Жил неряшливо, пыльно, дебильно,

без креста, без оглядки на страх...

Вот и матери крест надмогильный

затерялся в кавказских горах.

Возвращаясь с грибного пробега,

ощутил я коня за спиной.

А затем, приглашенный в телегу,

вдруг уснул на подстилке сенной.

...И во сне, миновав лихолетье,

разрушенье и гибель сердец,

я проснулся... в начале столетья,

в том селе, где родился отец.

То есть — именно в Лютых Болотах,

где вокруг — непролазье чащоб.

А на тропке — глазастенький кто-то,

и кудряшки скатились на лоб.

— Как тебя величать, цыганенок? —

так спросил я чудного мальца.

— Яшка я, — отвечает ребенок. —

Твой отец. Узнаешь ли отца?

Улыбнулся, чирикнув, как птица,

а затем вопрошает всерьез:

— Что там в жизни со мною случится?

Ты ведь знаешь... Ответь на вопрос.

Рассказал я ему про аресты,

про увечные пытки воины...

Постоял он — и сдвинулся с места,

и потопал в объятья страны.

А потом обернулся оттуда

и спросил — без раскрытия рта:

— А любить меня в будущем будут?

— Да как всех... Кое-кто... Иногда.

Снаружи — храм. Хотя и без креста.

Внутри, как в черепе, зияет пустота.

Но как же пустота сия грязна:

обрезки мишуры, стекло из-под вина...

Не красный клуб здесь был и не вертеп:

всего лишь — цех, производящий ширпотреб.

На фресках — доски. Острия гвоздей

уходят в роспись, как в тела живых людей.

О, городок, в своем ли ты уме?!

На окнах — ржавые решетки, как в тюрьме.

Но стекол нет. Гуляет ветерок.

И сердце просится из склепа — за порог.

Не запустенье ощутила грудь,

но отвращенье! Как сюда вернуть

любовь и святость? Как избыть позор?

Чтоб просиял народа мутный взор!..

...Снаружи — храм. Хотя и без креста.

Внутри — Россия. В ожидании Христа.

ТРАВА ПОКАЯНЬЯ

Дух мнимой свободы из гордости соткан.

...Пустые глазницы грозненских окон —

куда они смотрят, не плача, не видя?

В пожары отмщения? В зубы обиде?

А что есть свобода? И присно, и ныне —

все те же узилища, вопли в пустыне!

На окнах свободы — все те же решетки

безбожья, безлюбья. И... взрезаны глотки

Куда она манит, в какие просторы?

В кровавые реки, гнилые озера...

Но жажда пустых обгоревших глазниц

не знает любви, не имеет границ.

И нужно вдохнуть в эти окна пустые —

и свет, и Свободы черты молодые.