Стихи (СИ)

и вот сомнения на ринге,

и, словно фея на картинке,

надежда светом теплит глаз.

Кому щиты, кому-то копья.

Надежда хрупкая моя,

я знаю, что ни стона, вопля

ты не издашь, и боль храня,

себя отдашь на поруганье

сомненьям язвенным и злым,

и рухнешь тихо без стенанья.

Уйдешь рассветом молодым.

И резонерское бесстрастье

вдруг сгинет снегом в вешний день.

Я вновь с тобой, в твоей я власти

надежда на любовь и счастье,

и ускользнет сомнений тень. 1971

ЗОЛУШКА

Иногда не жизнь, а сказка,

иногда -- наоборот,

Золушка, белей ромашки,

в бальном платьице идет

вдоль шеренг шутов, придворных,

разнаряженных гостей,

и с поклоном все покорно,

совершенно непритворно,

угодить стремятся ей.

С детства всем давно знакома

эта сказка, но конец

изменить бы ей немного:

бедной Золушке гонец

не сумел, ее не встретив,

сказочный вернуть башмак.

Рухнул замок -- был он светел,

хоть строитель был простак.

Но когда одни руины

вдруг остались от него,

то знакомую картину

я узрела -- жизнь-рутину,

грез несбыточных песок.

И на этом пепелище,

удивленной и смешной,

я стою с сумою нищей

и с раздробленной душой.

Но опять я в сказку верю,

жизнь -- не сказка, знать должна,

но опять в распашку двери -

сказка очень мне нужна. 1971

ГРУСТЬ

Я не стремлюсь открыть Америку,

и мне поверьте, что не тщусь

душевной подменять истерикой

свою светящуюся грусть.

Не обесцветит увяданием,

не обессмыслит забытьем,

а тихим нежным поминанием

заставит вспомнить о былом.

В сумбурной толчее веселья,

в час суетни и толкотни,

или бездумного безделья

меня вдруг осеняешь ты.

Не станет ритм панихидным,

не станет музыка псалмом,

самопризнание -- обидным,

и скучным -- день, и серым -- дом.

Я грустью слишком громкий хохот,

и резкость шутки, и разгул

смягчу, разнежу гул и грохот,

чтоб ветер грубых слов не дул.

Все чище станет и светлее,

все звуки запоют, звеня,

я не зову тебя, не смею,

ты, знаю, рядом -- грусть моя. 1971

СЛОВО

Звенит веселая капель,

Шумит река, синеет небо,

за мартом движется апрель,

еще в снегах незрелость хлеба.

Звенит, пиликает, поет,

дневными красками играя,

бежит стремительно вперед

июнь лучистый вслед за маем.

Так день за днем, за часом час,

скорей, чем с солнцем, с непогодой

все изменяет время в нас,

нет перемен в временах года.

Все те же дивные черты

в прелестной осени багряной,

наивно-детские мечты

вселяет запах леса пряный.

Сверканье молний, гром грозы,

дождя немолчный долгий шорох,

и тот же стрекот стрекозы

рождает в ком-то мыслей ворох.

Быть может, много лет назад

впервые очень удивились,

вкусив дурманом запах трав,

и шумом леса насладившись,

в стихе озвучить этот шум

и этот лес, и это небо

мечтой вознесся человек,

он возжелала не только хлеба.

Из кратких неумелых слов

сложил свой первый гимн не звонкий.

Про одомашненных коров,

иль может быть о древнем клене.

Понял великий человек

великое значенье слова -

оно собою метит век,

в нем мощь разряда грозового.

И тайна власть ему даря,

вершины прахом повергая,

несет в волшебные края,

где нет границ у ада, рая,

где перемучит, доведет

оно до боли, до экстаза,

чтоб воскресить в улыбке рот

иль угол скошенного глаза.

Охотник, гончий уже вовек

бежишь, летишь вослед за словом,

о гордый, мудрый человек,

сидишь над ним подледным ловом.

Оно ж скользит, дрожит, дразнит

вдруг провалится, словно в яму,

слеза дорогу вдоль ланит

проложит, а оно упрямо.

Оно не сжалится само,

найди его средь волн и бури

в водовороте чувств и снов,

кусая губы, брови хмуря.

Сторицей не вознаградит,

и во сто крат измучит снова,

собою жизнь оно вершит,

собой дарит венок терновый. 1971

ПРОШЛА ОТРАДА ГОЛУБАЯ...

Прошла отрада голубая,

замолк восторгов шумных звон,

и вновь границы я не знаю:

где жизни явь, где дымки сон?

Живою трепетною ланью

бежит и вновь зовут и манят

леса и горы, и моря.

Все отзвенит! Не для меня ли?

И отпоет -- не в этом суть.

Я здесь живу, чтобы оставить

свою частицу в чем-нибудь.

Простая мысль, простое слово,

но повторят и после нас,

все восприняв свежо и ново,

а в юности не без прикрас,

что жизнь поиск долгий, трудный,

не мягкий розовый ковер,

удачей не заманит блудной,

раскинув миражей шатер.

Живем мы для борьбы и жатвы,

Наш разум будущего восход.

Мы урожай семян когда-то,

в войну, посеянных, в поход

Теперь идем сквозь дали, зори

надзвездных и подзвездных бурь,

и цену счастью, цену горю

мы знаем, и поем лазурь,

труд, мой, весну, победу, славу,

И то, что живы каждый час.

То, что приемлем жизни правдой,

и что рассветом светит в нас. 1971

СПОР

Сложный спор и очень нужный -

о поэзии большой.

И разлились мнений лужи:

что важней -- весна иль стужи

и поэт с какой душой?

Все судили, да рядили,

назидательно твердили,

что за массовость стиха

распыленностью платили,

ну а многие решили:

массы пусть творят, и ныне

в этом деле нет греха.

Заунывно вопрошали,

изведя не сотню фраз

"Муза, что ж ты не рожаешь?

Пушкин ли воскреснет в нас?"

Витиевато, многословно

разложили на весы:

где здесь бури, весны, грозы,

были ль тут души угрозы,

или вовсе нет души?

Воспитательный и мудрый

на листах "Литературной"

извлекут теперь урок

очень многие поэты.

Надо думать, что секреты

вдруг узнали и "Пророк"

сфинксом в пепле возродится,

и могучая десница,

потрясая небосклон,

оседлав коня-Пегаса,

жаждущим предложит массам

поэтический циклон. 1971

РАЗВЕСИЛ ШТОРЫ СЕРЫЕ...

Развесил шторы серые

озябнувший рассвет.

И листья влажно-прелые

тропинки скрыли след.

Растрепанный взъерошенный

хохлился воробей.

Давно уж сено скошено,