НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (Париж, 1946)
«Дорогой тьмы, дорогой мрака…»
Дорогой тьмы, дорогой мрака,
Дорогой черного крота
И прорастающего злака, —
И вдруг: простор и высота.
Светает; ранний отблеск гаснет
В легко бегущих облаках
Зари холодной и прекрасной,
Как розоватых крыльев взмах.
И, как задумчивое чудо,
По тонким, утренним лучам
Нисходит тишина оттуда
К земли измученным сынам.
«Под вечер приляжешь усталый…»
Под вечер приляжешь усталый
Дороги на самом краю,
И ветром, совсем, как бывало,
Охватит всю душу твою.
И кто бы ни шел и ни ехал,
Печален иль навеселе, —
Ни слез не услышишь, ни смеха,
На ласковой лежа земле,
Широко раскинувши руки,
В высокой траве головой, —
Лишь ветра правдивые звуки,
Большое молчанье, покой.
«Видишь, в воздухе — видишь? — кружится…»
Видишь, в воздухе — видишь? — кружится,
То замедленнее, то быстрей,
Золотая спокойная птица
Над холодным простором полей.
Это осень. — Деревья редеют,
Виноград налился и созрел,
Листья красные медленно реют…
Что же сделал ты, что ты успел?
И стоишь, одинокий прохожий,
На вечерний глядишь поворот:
В небе краски все глубже и строже,
Тень от дерева молча растет.
«Пока мы торопимся, бьемся, хлопочем…»
Пока мы торопимся, бьемся, хлопочем
И, день отработав сполна,
Проводим поспешно летящие ночи
В объятьях угрюмого сна;
Пока мы мечтаем о счастье и силе,
Но грубо и грустно живем, —
Наш бедный комок изумительной пыли
В пространстве летит мировом.
По тем же простым, непреложным законам
(Давно уж неведомым нам).
Все в мире по ним происходит: со звоном
Источник бежит по камням,
И в небе прозрачное облако бродит,
И мягким столбом голубым
Все выше и выше над крышей восходит
(Давно уж не жертвенный) дым.
«Истлевший кокон покидая…»
Истлевший кокон покидая,
Вспорхнула бабочка, — и вот
Лазурь встречает голубая
Ее трепещущий полет.
Вот этот легкий и бездомный
Кусочек жизни в синеве —
Когда-то гусеницей темной
Он полз и прятался в листве…
Весенней радости предтеча,
Кружится в воздухе она,
И ей цветок растет навстречу
Из бездыханного зерна.
«Лежу в траве, раскинув руки…»
Лежу в траве, раскинув руки,
В высоком небе облака
Плывут — и светлой жизни звуки
Доносятся издалека.
Вот бабочка в нарядном платье
Спешит взволнованно на бал,
И ветер легкие объятья
Раскрыл и нежную поймал.
Но, вырвавшись с безмолвным смехом,
Она взлетела к синеве, —
И только золотое эхо
Звенит в разбуженной листве.
Блаженный день, не омраченный
Ничем, — тебя запомню я,
Как чистый камень драгоценный
На строгом фоне бытия.
«Качается бабочка…»
Качается бабочка
На тонком цветке;
Забытая куколка
Лежит на песке.
Ни смерти, ни тления,
Ни гибели нет, —
Полет и кружение,
И трепетный свет.
Когда же кончается
Сияющий день,
И луг одевается
В прохладу и тень, —
Серебряным воздухом
Безмолвно дыша, —
В селения звездные
Несется душа.
«Играет ветер, летний ветер…»
Играет ветер, летний ветер
Бродяги рваным пиджаком.
Прилег, притих, вон там, за этим
Зашевелившимся кустом,
И дальше — только пыль столбами
Вдоль по дороге понеслась,
И всеми яблоня ветвями
Его дыханью поддалась,
Зеленым закачалась флагом
Под небом сине-голубым.
А человек спокойным шагом
Идет, и тень идет за ним,
Послушна каждому движенью
И — удлиненна и тонка —
Кончается горбатой тенью
Подвешенного узелка.
А жаворонок, ставший частью
Воздушных золотых высот,
О легком и бесцельном счастье
На языке своем поет.
«На резкий звон разбитого стекла…»
На резкий звон разбитого стекла,
Сердито охая и причитая,
Хозяйка подбежала: со стола
Стекала тихо струйка золотая,
И пьяница, полузакрыв глаза,
Прислушиваясь к льющемуся звуку,
Блаженно подмигнул и поднялся
И протянул доверчивую руку.
Но было некому ее пожать:
Все с гневом осудили разрушенье.
Он загрустил; никто не мог понять,
Какое лучезарное виденье,
Средь золотисто-светлого вина,
Какой веселый мир ему открылся!
Он радостно — какая в том вина? —
Взмахнул рукою, — и стакан разбился.
