Том 4. Стихотворения 1930-1940
На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Том 4. Стихотворения 1930-1940, Бедный Демьян-- . Жанр: Поэзия. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале bazaknig.info.
Название: Том 4. Стихотворения 1930-1940
Автор: Бедный Демьян
Дата добавления: 16 январь 2020
Количество просмотров: 226
Том 4. Стихотворения 1930-1940 читать книгу онлайн
Том 4. Стихотворения 1930-1940 - читать бесплатно онлайн , автор Бедный Демьян
Собрание сочинений русского советского писателя, поэта, публициста и общественного деятеля Демьяна Бедного (1883–1945).
В четвертый том вошли поэтические произведения Д. Бедного, написанные в 1930–1940 годах. Статьи, относящиеся к этим годам, помещены в пятом томе настоящего издания.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Перейти на страницу:
1938–1940
Уральские сказы *
Это – сумрачный лес, а не розовый сад:
Все живет в нем таинственно и суеверно.
Дед – всем видом колдун, сед как лунь, волосат –
Эти сказы рассказывал этак примерно
Лет полсотни назад.
Есть про это такая погудка:
На горе было Думной – стояла там будка, –
Дед Василий ночной караул в ней держал,
Он себя в караул свой детьми окружал,
Быстроногими да остроглазыми
Шалунами-пролазами.
Привлекал он их тайными сказами
Про хозяйку ли Медной горы,
Иль про Полоза, иль про Змеевку,
Иль про девку-Азовку…
Если кто из прильнувшей к нему детворы
Станет деда просить: «Расскажи-ка нам сказку!» –
Дед гневился – для виду (он знал одну ласку).
И того, кто про сказку ему говорил,
За его непонятливость мягко журил:
«Сказку, ты говоришь? Сказка, так я толкую,
Это ежели там про попа, попадью,
Так раненько тебе нюхать эту кутью,
Слушать сказку такую, –
Ну, а сказку совсем на иное лицо –
Там про дедушку-бабушку
Да про курочку-рябушку,
Что снесла-старикам золотое яйцо,
Иль про то, как свое золотое кольцо
Уронила царевна, купаяся в речке,
А его золотые рыбешки хранят, –
Эти сказки старухи бубнят
Перед сном малым детям на печке.
Эти сказки ты слушать уже запоздал,
Да и сказывать их я совсем не умею,
Позабыл я все сказки, которые знал.
Вот про старую жизнь – тут я память имею.
Много слыхивал я от своих стариков,
Да и после слыхал от других знатоков,
Тоже на людях жил я, поди-ко:
Поносил на себе синяков,
И в канавах топтали, и дули не мало.
Всяко, друг мой, бывало.
Все бывало – и солнце и слякоть.
Вон тебе еще сколько пожить до усов,
Я ж восьмой уж десяток беру на засов, –
Это, братец, не восемь часов
В этот колокол наш караульный отбрякать.
Надо знать, чем порядок на свете не гож,
Почему у господ все из бархату-шелку,
А вот мы – жилы рвем, а без толку,
Не вылазим всю жизнь из рогож, –
Почему столько всюду корыстной заразы,
Почему правда-матка кладется под нож?
Только это, мой голубь, не сказки, а – сказы,
Побывальщины тож.
Их не всякому скажешь. Тут надо с опаской.
Нет, не смешивай сказа со сказкой.
Сказ про тайные силы с умом надо весть».
«Разве тайные силы-то, дедушка, есть?»
«А то как же?..»
«А вот объясняли нам в школе…»
«Ты учись да ума набирайся поболе,
Дураком не стоять чтоб у всех позади.
Стариков же, одначе, того… не суди.
Как жилось им, постыло,
Приходилось всю жизнь как страдать!
Может, им веселее-то было
Все за правду считать.
Ты и слушай, что в сказах и как говорится.
Подрастешь – сам поставишь значок.
Кое в сказах-то быль, кое в них – небылица.
Так-то вот, милачок!
Клад сыскав, ты останешься снова без клада,
Коль его ты в дырявую сунешь суму,
Понимать это надо:
Что к чему».
Мастерство *
Мастеров знали мраморских все:
Мастера занималися каменным делом,
А работа у них по красе
Где еще поискать-то на свете на белом?
Только все ж в Полевой
Были тож мастера с головой,
Шла молва и об их мастерстве знаменитом –
Вся различка от мраморских та, что они
Обращались не с мрамором, а с малахитом.
А Фомич между ними – ни с кем не сравни:
Если речь шла о новом о чем, не избитом,
Знали все, что работа, мол, та по плечу
Одному Фомичу.
Пожилой уж он был: шесть десятков да лишек.
Барин тут и надумал средь прочих делишек:
Надо, дескать, запречь в фомичевский хомут,
Сдать на выучку, то-бишь, способных парнишек,
Пусть до тонкости все у него переймут.
«На кой, – мастер ворчал, – мне дрянных шалунишек!»
Было ль жаль расставаться ему с мастерством,
То ль таков уж Фомич был своим естеством,
Шибко худо учил он Микишек да Тишек,
Все с рывка
Да с тычка:
«Вот какого приладили мне дурачка!»
Понаставит по всей голове ему шишек
И объявит приказчику: «Малый не гож,
И рука не несет, да и глаз неспособный, –
Ни к чему ученик мне подобный».
Отвечает приказчик: «Ну что ж,
Наряжу тебе завтра другого какого».
И другого Фомич учит столь же сурово:
То ухватит за чуб,
То к загорбку приложит тяжелую руку.
Ребятишки, прослыша про эту науку,
Спозаранку ревут: «Не попасть к Фомичу б!»
У отцов-матерей слезы тож не от луку:
Им не сладко – на срок и не долгий хотя –
Отпускать поневоле родное дитя
На такую-то муку,
До того был Фомич с ребятишками строг.
Выгораживать стали своих, кто как мог.
Не одно обращенье пугало суровое:
Мастерство то само по себе нездоровое –
Малахит
Ядовит,
Кашлем злым потрясает он плоские груди,
Потому от него уклоняются люди.
Все бракует Фомич да бракует мальцов,
Так в конце-то концов
И приказчику тож это дело
До чертей надоело:
«Все не гож да не гож. А когда ж будет гож?
Наряжать мне кого ж?
Принимай и учи мне вот этого!»
А Фомич, знай, свое: «Мне-то что ж!
Наряжай мне любого отпетого,
С ним возиться готов
Хоть десяток годов.
Ты кого мне даешь? Лопухова Николку?
Никакого с него не получится толку».
«Хоть какого-нибудь у себя ты оставь.
Я который уж раз малышей назначаю».
«А по мне, хоть и вовсе не ставь,
Я о том не скучаю».
Уж приказчик не знает, кого наряжать,
Перебрал он едва ли не всех ребятишек, –
Толк один: на головушке – дюжина шишек,
А в головушке – как бы сбежать.
Попадался который малец похитрее,
Тут попортил, а там и совсем доконал –
Для того чтоб Фомич осерчал и прогнал
От себя поскорее.
Так дошел до Данилки-сиротки черед.
Но Фомич и совсем уж его не берет.
Был сиротка годков под тринадцать, не боле,
Сам высоконький, только худой-расхудой,
В чем душа только держится. Вырос не в холе,
С детства горько приласкан сиротской бедой.
Как имел он кудрявенькие волосенки
Да совсем голубые глазенки,
Так сперва в барский дом был он взят в казачки.
Работенка на вид – пустячки,
Для проворного, скажем мы так, ребятенка –
За игру работенка:
Табакерку, платочек подать,
Прихоть барскую нюхом вперед угадать.
На таком-то местечке проныра-мальчонка
Извивается этаким склизким вьюном, –
Позовут – «Что прикажете?» – Тянется в струнку,
По господскому жить привыкает рисунку,
Сладко есть, угощаться господским вином, –
Пребольшущий подлец вырастает в ином.
А Данилка тихонечко в угол забьется,
В украшенье какое вопьется,
На картину какую уставит глаза
И стоит, весь замрет, еле дышит.
Барский крик: «Эй, Данилка! Слетай-ка мне за…»
А тому хоть бы что, разразися гроза –
Не услышит,
Он очнется от крепкого только тычка.
Били, знамо, его поначалу за это
(Бьют всегда новичка),
Под конец отослали назад казачка:
«Не понять, что в его голове-то,
Не мозги (все мозги у господ!),
А какое-то крошево.
Он блаженный какой-то совсем. Тихоход.
И слуги из него не дождаться хорошего».
Не послали его на завод,
Не отправили в гору,
Ни к чему посылать на короткую пору:
На неделю не хватит такого бойца.
Так приказчик надумал поставить мальца,
Раз нельзя его сбыть никуда без опаски,
К пастуху, деду Власу, в подпаски.
Но Данилка и тут оказался не гож,
Все чудит, на ребят на других не похож,
Голубые глазенки уставит в травинку
И забудет совсем про скотинку,
А скотинка-то эвона где!
Долго ль так очутиться в беде?
И старик, хоть он ласковый очень попался
И жалел сироту, временами ругался:
«Эх, Данилка, что будет с тобой?
Сам погубишь себя, растерявши скотину,
И мою без того уж избитую спину
Подведешь ты под бой.
Ну, куда это, парень, годится?
И о чем твои думки, – ворчал старый Влас. –
Что с травинки не сводишь ты глаз?»
«Сам я, дедко, не знаю… Смотрел на травинку…
Думка так… ни о чем…
Загляделся маленечко я на росинку,
Как играет в ней солнышко ярким лучом…
К той росинке ползет по листочку букашечка,
Вся-то сизая эта букашка сама,
Из-под крылышек словно желтеет рубашечка,
По. рубашечке той – голубая кайма,
И листочек широконький, прям без подпорочки,
По краям его – зубчики, вроде оборочки,
И края потемней,
А середка зеленая вся, презеленая,
И по-своему, видно, букашка смышленая –
Так ползет осторожно по ней…»
«Ой, Данилка! Дурак ты, дурашек!
Да к чему же тебе разбирать всех букашек?
Ну, ползет и ползи, коль не хочешь сидеть.
А тебе за коровами надо глядеть.
Выбрось всю эту дурь да подумай-ко здраво…
А не то… заявлю я приказчику. Право…
Я ведь строгий». Старик сдвинул брови смешно.
Лишь далося Данилке одно.
Не понять, как он так изловчился,
Мастерство кто такое внушил пареньку:
На рожке он играть научился,
Ну, куда старику!
Днем ли гонят коров к водопою,
Стадо ль вечером гонят домой,
Нет от баб да от девок Данилке отбою:
«Поиграй-ко нам песню, Данилка, родной!»
У Данилки все песни такие приятные,
Незнакомые все, только сердцу понятные:
То в них лес прошумит,
То ручей прожурчит,
То как будто кто горько проплачет сторонкой,
Пташки вдруг зазвенят перекличкою звонкой.
И так сладостно слушать, и сердце стучит…
Ах, закроешь ли сердце какою заслонкой!
Стали женщины лаской Данилку встречать
И дареньем на песни его отвечать:
Кто холста на онучи отрежет в избыток,
Кто ему починит его рваный пониток
Иль рубашку сошьет, –
Про кусок нет и речи, играй лишь почаще!
Ему каждая в сумочку что-то сует,
Да побольше дает,
Да послаще!
Деду Власу, – ну, мед ровно свежий в ковше! –
Тоже песни Данилки пришлись по душе.
Да нескладица также и тут выходила:
Заиграется этак Данила,
Все забудет, коровы ж какая куда.
На игре и пристигла Данилу беда:
Заигрался он так, а старик грешным делом
Задремал, поразмякнув и духом и телом.
Коровенок тут несколько в лес – погулять.
(Коровенка иная – все в лес бы смотреть ей!)
Стали стадо сбирать, глядь-поглядь,
Нет коровы одной, нет другой, нету третьей…
Дед с Данилкой метнулись искать на авось,
Да какое!
Возле Ельничной стадо паслось,
Место самое волчье, глухое.
Лишь сыскали одну. Вот со стадом – домой.
Что тут сделалось, боже ты мой!
Сколько ругани было и бабьего вою!
Понапрасну на розыски бегал народ.
Крыли деда: «Все спать тебе, старый урод!»
И Данилку: «Все песни играть, сумасброд!»
Приуныл старина: «Не уйти нам от бою».
Да и можно ли было от бою уйти?
За провинность любую спиною плати,
За большие и малые вины
Отвечали крестьянские спины.
От приказчика ждать ли какого добра?
Как на грех, из его-то двора
Оказалась пропавшей одна коровенка.
Потащили под бой старика и ребенка.
Был растянут старик наперед,
А за ним и Данилкин черед.
Уж такой-то он тоненький, вроде бы тросточки,
Поглядеть – одни косточки.
«Это что же, один только плач!»
Даже лютый господский палач
Перед этою поркой
Выдал жалость свою оговоркой:
«Тут, по совести, бить-то чего?
От удара мово
Одного
Он сомлеет,
А то вовсе, гляди, околеет, –
Растянувшись, как пласт,
Богу душу отдаст».
Но, одначе, ударил по малости.
А Данилка молчит.
Он вдругоряд, покрепче, – какие тут шалости, –
А Данилка молчит.
В третий раз он ударил. Данилка молчит…
Тут палач стал Данилку тиранить без жалости,
Сам он порет и сам же кричит:
«Вот какой оказался молчальник!
Что же скажет теперь про меня-то начальник?
(У приказчика делалось все на виду.)
Шкуру всю искромсаю тебе я, котенку!
Ты мне голос подашь! Я тебя доведу!
Доведу!
Доведу!..»
А Данилка молчит, закусивши губенку.
Слезы каплют у малого, весь он дрожит,
Но молчит,
Укрепился.
Наконец, он сомлел, помертвевши с лица,
Но никто не слыхал от него ни словца.
Видя это, приказчик весьма подивился:
«Эк, сыскался какой терпеливый, гляди.
Так-так-так. Погоди,
Уж теперь-то я знаю, кому ты достанешься,
Коли жив ты останешься!»
Отлежался Данилка. Душа
Его тельца разбитого все ж не оставила.
Его на ноги бабка Фетинья поставила.
Шибко бабка была хороша.
По заводам была и за лекаря
И заместо аптекаря.
Сила в травах раскрыта была для нее:
Для чего и какое питье –
От зубов, от надсады, ломоты,
От сердечной заботы…
Все-то бабке Фетинье в знатье.
Собирать она разные травы умела,
Когда силу какую трава заимела.
Из всех трав-корешков
Наготовит настоек различных
Да отваров наварит отличных –
И не счесть всех горшков, –
Мазь Фетиньей готовилась разная,
Видом вроде смола.
Словом, всем от Фетиньи помога была
Безотказная.
Как ни тяжко Данилке пришлось,
Хорошо у Фетиньи зато пожилось.
Шибко добрая бабка была да заботливая,
А к тому же еще – словоохотливая.
Всяких трав, корешков
Да цветков
У нее понасушено да понавешено.
Этим сердце Данилки куда как утешено:
«Как зовут эту травку? А этот цветок?
Где растет?» – так Данилка старуху допрашивает,
А она развернет свой словесный моток,
Уж чего не наскажет, – ну, бабий роток:
Может, что и прикрашивает, –
Горький корень, что мед у нее на устах.
«Все цветки знаешь, бабка, ты в наших местах?»
«Что ж хвалиться? Местечки тут все мной изрытые,
Все цветки мне известны, какие открытые».
«Разве есть неоткрытые?»
«Сколько, бог весть,
Только есть.
Ты про папорт слыхал? Говорят, загляденье.
У него под Иванов денечек цветенье…
Но оно – для отравы людской.
Тот цветок – колдовской.
Клады им открывают
И разрывом-травой
Потому называют.
На разрыве-траве, паренек,
Расцветает бегучий цветок-огонек.
Кто поймает цветок этот пламенный,
Для того ко всем кладам открытый мосток.
Воровской, одним словом, цветок.
А еще есть цветок, называется – каменный,
В малахитовой будто растет он горе.
Он в своей самой сильной поре
Расцветает на миг на единый
В страшный праздник змеиный.
Кто увидит его, тот навек
Разнесчастный уже человек».
«Почему же несчастный?»
Старуха вздыхала:
«Уж не знаю сама, только так я слыхала».
Отходила Фетинья Данилку. Привстал.
А ищейки приказчичьи то углядели,
Донесли: вот уж больше недели,
Как парнишка похаживать стал.
Был к приказчику позван Данилка.
У приказчика злая ухмылка:
«Из тебя человека я сделать хочу,
Малахитному делу тебя обучу.
Терпеливый ты, знаю тебя я, чертенка.
Наряжаю в ученье тебя к Фомичу.
В самый раз по тебе работенка».
Вот Данилка к сердитому деду идет,
Самого еще ветром качает.
Старый мастер его привечает,
Он такого-де только парнишку и ждет:
Получал он заморышей всяких немало,
Браковать их ему не впервой,
Но такого еще не бывало, –
Даже крепких парнишек шатало
От учебы его боевой,
А с такого что взыщешь – он еле живой.
Объяснять стал приказчику мастер толково:
«Мне не надо мальчишки такого,
Ненароком убьешь, как приложишь печать,
А потом за него отвечать.
Дайте парня покрепче». Фомич так хлопочет,
А приказчик хохочет:
Отговорок и слушать не хочет.
«Ладно, ладно, старик, не дури,
Я какого даю, ты такого бери,
Мальчик вытерпит этот любую обиду,
Не гляди, что он слабенький с виду.
Сухарек. А они ведь крепки – сухари».
«Дело ваше. Возьмите-ко все ж на примету,
Мне-то что: поучу, мастерство покажу,
А вот что я скажу,
Коль меня за него да потянут к ответу?»
«Одинокий парнишка. Родителей нету,
Так что некому будет к ответу тянуть.
Как учить паренька, я тебе не указчик.
В три погибели можешь его ты согнуть,
Что с ним хочешь, то делай», – ответил приказчик.
С тем Фомич и вернулся домой.
«Ну-ко, где никудышник-то мой?»
А Данилка стоит, ни о чем не догадывается,
К малахитовой досточке зорко приглядывается.
Чтобы кромку отбить, на ней сделан зарез.
Что-то шибко парнишку, видать, озадачивает,
Он глядит, головенкой покачивает.
«Неужель он, – берет Фомича интерес, –
Недостаток в работе какой примечает?»
На парнишку, по правилу, мастер орет:
Для чего он поделку ту в руки берет?
Кто позволил? – Данилка ему отвечает:
«На мой глаз, вот узоры тут, дедко, видны.
Отбивать надо кромку с другой стороны.
Чтоб не срезать узоров».
«Что? – Фомич закричал, показал, значит, норов. –
Вишь ты мастер какой! На тебя – угодить.
Что ты тут понимаешь, чтоб этак судить?»
«Понимаю я то, что испорчена штука».
«Кто испортил-то? Ну-ка!
Вон ты как! Видно сразу, что черту земляк.
На заводе первейшего мастера учишь?
Покажу тебе порку, такое получишь…
Жив не будешь, сопляк!»
Пошумел-покричал, а потом пообмяк.
Сам про досточку думал не первую ночку,
Где сподручнее кромку срезать.
«Ведь парнишка попал, надо правду сказать,
Прямо в самую точку.
Много ль смыслит? Берет, не иначе, нутром».
Так Фомич рассуждал, в свое дело влюбленный.
И сказал он Данилке уж вовсе добром:
«Ну-ко, ты, чудо-мастер явленный,
Мастерство мне свое покажи,
Как по-твоему сделать, скажи».
Объясняет Данилушка речью негромкой:
«Вот какой тут узор мог бы все расцветить.
Лучше было бы досточку уже пустить
И пройтися по полю по чистому кромкой,
А под самый вершок –
Тут бы малый оставили мы плетешок, –
Если, дедко, ты тут не сломаешь,
Выйдет заводь, по ней – серебристая зыбь».
А Фомич, знай, ворчит: «Много ты понимаешь,
Накопил – не просыпь.
Ну-ко, ну!.. Что еще?» Про себя рассуждает:
– Из парнишки – все это меня убеждает –
Выйдет толк, – меткий, верный глазок.
Только хлябенький он. Поглядеть – сердце вянет.
Как учить его? Стукнешь разок,
Он и ноги протянет.
«Ну, довольно твоих мне речей, –
Молвил дед, – появился ученый.
Ты скажи-ко мне, друг нареченный,
Сам-то будешь ты чей?»
Был ответ: сирота, всей родни, что могилка,
Мать лежит в ней, не помнит ее, –
Кто отец, то Данилке совсем не в знатье, –
Дали кличку ему – Недокормыш Данилка, –
В дворне был, да прогнали; со стадом ходил –
Провинился, под бой угодил.
«Да, – Фомич пожалел тут парнишку, –
Позавидовать трудно такому житьишку.
Как еще ты совсем не пропал.
А сменил ты житьишко убогое
Не на лучшее тоже, ко мне вот попал:
Ведь у нас мастерство шибко строгое.
Не для всякого это надежный причал.
Я не сладким житьем в мастерстве утвердился»,
Тут Фомич не на шутку как бы рассердился,
Заворчал:
«Ладно, хватит. Весь вечер мне лясы
Да балясы.
Эк ты мастер плескать языком!
Поплескать языком любят все пустоплясы.
Ты на деле себя покажи на каком.
Вот тогда мы увидим.
Тоже зря не обидим.
За учебу ставать тебе завтра с утра.
Вот садись-ко да ужинай. Спать уж пора».
Жил Фомич одиноко, без близкого роду.
Овдовел он давно, и в дому
Старушонка, соседка Петровна, с находу
По утрам помогала в хозяйстве ему:
Что-нибудь там постряпает, сварит,
Напечет аль нажарит,
Наготовит чего про запас наперед
Да в избе уберет.
Вечерами Фомич – не в родимой семейке –
Смотрит сам за собой, сиротлив, одинок.
Вот поели. Фомич говорит: «Ну, щенок,
Спать ложися вон там, на скамейке».
Сел малец на скамью,
Вмиг разулся, – устал он ведь за день с избытком, –
Да под голову сунул котомку свою
И накрылся понитком.
Время было осеннее, в лужах – ледок,
А в избе – холодок.
Под понитком Данилка маленько поежился,
Покорежился,
Весь комком, ножки так под себя подогнул,
Надышал под пониток и вскоре уснул.
Лег Фомич, только сердце его что-то гложет,
Все заснуть он не может,
Разговор о той досточке все в голове,
Как блоха в рукаве:
Нет ни сна, ни покою
От нее Фомичу.
Поворочался он, встал, пошарил рукою,
Зажигает свечу
И – к станку: разговор проверяет,
Эту досточку так он и сяк примеряет;
То он кромку закроет одну,
То другую – «ну-ну!» –
То прибавит он поля, то поля убавит,
То он досточку этак поставит,
То другой стороной повернет,
Поглядит и рукою махнет:
«Ну, чего же, выходит, я стою,
Это ж прямо позор,
Ведь парнишечка сметкой простою
Лучше понял узор.
Нет, не сметка одна в этом всем выявляется.
Вот тебе Недокормыш! Войдет ежли в сок…»
На Данилушку смотрит старик, умиляется,
Умиляется и удивляется:
«Ну, глазок!.. Ну, глазок!..»
Потихоньку пошел в кладовушку, –
Туп, туп, туп!
Притащил для Данилки оттуда подушку
И овчинный тулуп,
Осторожно парнишки коснулся, –
До чего ж оказался Фомич легкокрыл! –
Пододвинул подушку, тулупом накрыл.
«Спи, глазастенький!» Тот не проснулся,
На другой лишь бочок повернулся, –
Под тулупом тепло! – растянулся
И давай полегонечку носом свистать.
Фомича бы кому в это время застать!
Ребятишек своих у него не бывало,
А вот тут ему в сердце запало:
Сирота и умом на особую стать.
Свою память, что книжечку, он перелистывает,
Вспоминая, как в детстве таким же был вот.
На Данилку любуется старый. А тот,
Знай, спокойненько спит да посвистывает.
Вот что значит тепло и покой!
После горестей, вишь, добрался до причала.
«Эх ты, – думал Фомич, – кабы вид был другой!
Надо на ноги крепче поставить сначала,
Чтобы не был он слабый да тощий такой.
Провинится – какая с таким-то расправа?
Мастерство ж наше трудное – пыль да отрава
Повреднее, чем в кузнице дым.
Не с его здоровьишком худым
Труд такой одолеть, мастерству научиться.
Сразу чахнуть начнет. Может все приключиться.
Сникнет, точно под ранним морозом трава.
Отдохнуть бы парнишке сперва.
Укрепить его надо, а там и за холку:
От него можно ждать преизрядного толку».
Вот как минула ночь,
Старый мастер ворчит: «Ну-ко, ты! Недоглядок!
Навязали. Мозги тут с тобою морочь.
Ты сперва по хозяйству сумей мне помочь.
У меня, брат, такой уж порядок
Понял? То-то. Я – строг.
Для начала слетай-ко ты в лес за калиной.
Обмотал ее иней седой паутиной.
В самый раз она будет теперь на пирог.
Далеко не ходи. Собирай, да не жадно.
Сколько там наберешь, то и ладно.
Хлеба больше возьми. То имей ты в виду:
Шибко тянет в лесу на еду,
Особливо когда, как сегодня, прохладно.
Да к Петровне еще не забудь-ко зайти.
Я уж ей говорил поутру-то,
Чтоб яичек тебе испекла она круто,
Молочка в туесок налила б. Ну, лети,
Да не так, чтобы пот тебя пронял.
Враз простудишься. Понял?»
Через день вновь заводит Фомич разговор:
«Вот сходи-ко ты в бор,
Подлови-ко мне птичек.
Как щебечет щегол, а собой невеличек!
В нашем, слышь-ко, бору все щеглы на подбор.
Да к чечетке, которая там побойчее,
Подберися ловчее.
Чтобы к вечеру были, гляди.
Понял? То-то. Иди».
А как с птичками резво Данилка вернулся,
Дед Фомич усмехнулся:
«Ладно, брат, да не вовсе. Себя прояви,
Голосистеньких пташек еще налови.
Вот как будет в избушечке нашей напевно!»
Так-то все и пошло, и пошло каждодневно.
Все Данилке уроки Фомич задает,
Все работу дает,
А работа – одна только слава:
Не работа – забава,
В лес на воздух, на вольный пробег.
Выпал снег.
Дед к Данилке опять со словами:
«Поезжай-ко с соседом ты в лес за дровами.
Уж готовы дрова – не рубить.
Чем другим подсобить?
А какая подмога:
В лес – прогулка дорога,
На санях посидеть, помахать ремешком,
А обратно – за возом вприпрыжку пешком».
Вот промнется Данилушка так, намотается,
Дома сытно поест и вовсю отсыпается.
Хорошо его дед обрядил для зимы –
Ведь в понитке была теплота ли? –
Шуба, шапка на нем, рукавицы, – пимы
На заказ для Данилки скатали.
Был Фомич при достатке, работал, не пил,
По оброку ходил,
Кое-что прикопил.
А к Данилке прирос. Полюбил он парнишку,
Стал держать его, прямо сказать, за сынишку.
На него он глядел
И от нежности млел.
Ничего для него не жалел.
Не кладя на него непосильного бремени,
Обучать мастерству не пытался до времени.
Так Данилка в хорошем житье и окреп.
Оказалось, Фомич-то совсем не свиреп,
И Данилка всем сердцем прильнул к нему тоже:
Никого для него нет на свете дороже.
Вот вошла и весна в свою силу-красу.
Стало вовсе Данилке вольготно:
То на пруд он бежит, то шныряет в лесу.
К мастерству между тем тож стремится охотно.
Как домой прибежит, с Фомичом разговор:
Что да как? Забирает Данилку задор.
А Фомич ему все досконально расскажет,
То-другое на деле покажет.
Примечает Данила. Не стерпит порой:
«Ну-ко, я!» Мастерство накопляет игрой.
Дед ошибку поправит: «Пригонка есть лучшая.
Не спеши. Тут вниманье утрой».
И так ласково. Речь не скрипучая.
А чтоб ругань, затрещина – не было случая.
Шел однажды приказчик – такая беда! –
И приметил Данилушку он у пруда.
«Это чей же такой рыболов разудаленький?
Все тут с удочкой вижу, который денек.
В будни, вишь, баловство. А меж тем паренек
Не такой-то уж маленький.
От работы его кто-то прячет, видать!»
И приказчик-собака, клыки уже щерит.
Ему нюхалки: так, мол, и так. Он не верит:
«Сам дознаюсь. Сейчас мне парнишку подать!»
Привели. Его грозно приказчик встречает:
«Чей?»
Данилка ему отвечает:
«У такого-то мастера, дескать, верчусь,
Малахитному делу учусь».
«То-то, вижу, ты учишься: рыбочку удишь!»
Хвать Данилушку за ухо: «Врать ты мне будешь?
Я тебя от вранья отучу!»
И Данилку повел к Фомичу.
Тот увидел – неладное дело,
Но Данилку, однакоже, смело
Выгораживать стал:
«Стар уж я. От работы устал.
Нездоров, скорой смерти себе уж я чаю.
Есть опричь окуньков ничего не могу
И по ним, окунькам, я скучаю.
Вот парнишечку я, чтоб себе сноровить,
И послал окуньков наловить».
А приказчик ярится, не верит ни слову, –
Приглядеться успел к рыболову.
Парень – кровь с молоком,
И в наряде каком –
Хороши сапоги на ногах у парнишки,
Рубашонка добра, не похуже – штанишки.
Чтобы значило это? Фомич
Для ребят был для всех божий бич,
А теперь у него вдруг парнишка в заботе.
«Ладно, старый. Проверим его на работе».
Вот былой пастушок
Свой надел фартушок,
Вовсе новый – из кожи – запончик,
И подходит к станку. Страху – капельки нет.
Что ни спросит приказчик, чеканный ответ:
Как у камня отрезать уродливый кончик,
Камень как околтать, распилить,
Фаску снять и когда чем склеить,
Как на камне – для этого дела готовом –
Политуру и быстро и чисто навесть,
Как на медь присадить, как – на дерево, – словом,
Все, что есть.
Так приказчику сделалось вроде обидно.
Все пытал он, пытал,
Под конец сам устал.
«Ладно!» – молвил Данилке. Потом злоехидно
Говорит Фомичу:
«Этот гож тебе, видно?»
«Не пожалуюсь. Доброго парня учу».
«То-то вот: не пожалуюсь. Этой погудочкой
Приучаешь его к баловству.
Обучаться он должен чему? Мастерству.
Он же, вишь, у пруда развлекается с удочкой.
Я за это, чтоб знал, как держать пареньков,
Отпущу тебе свежих таких окуньков,
Не забудешь до грома, ведерко сколь весило.
И парнишке, поди-ко-ся, станет не весело!»
Погрозился приказчик вот так и ушел.
А Фомич все дивуется,
На Данилку любуется:
«Ты когда же все понял? Где знанье нашел?
Я ведь вовсе тебя не учил еще ровно».
А Данилка любовно
Старику отвечал:
«Да ведь сам же ты мне обо всем-то рассказывал,
Мастерство мне на деле показывал.
Ты работал, а я примечал.
Понял?»
Мастеру было понятно,
И понятно и шибко приятно.
Прослезился старик:
«Я-то думал, сынок, был ты занят игрою,
Ты же эвон как в дело, играючи, вник!
Все мое мастерство пред тобою
Открою.
Перейти на страницу:
Рекомендуем к прочтению
Комментариев (0)
Опасные игры (СИ)
Печать Смерти (СИ)
Начало пути (СИ)
Месть (СИ)
Я помню (СИ)
Встреча (СИ)
Афiцыянтка
Ребро жестокости (СИ)
Введение в электронику
Retreat (СИ)
Наукоград:авария (СИ)
Белый Лис. Книга вторая (СИ)
Смущение. Часть 1 (СИ)
Культурист. Шахматы. Сфинкс (СИ)
Два одиночества (ЛП)
Откуда счет ступеням (ЛП)
Лекарство от здоровья (ЛП)
Довольно долго (ЛП)
Велико его терпенье (ЛП)
Мотылек и Темнота (ЛП)