Творцы будущих знаков

«Ветрогон, сумасброд, летатель…»

Божидар (1894–1914) ^*

Готовя публикацию для журнала, я в очередной раз перестрадал судьбу этого необычного юноши — Божидара (в 1965 году я посвятил его памяти одно из моих стихотворений).

Все в нем необычайно: и ранняя творческая зрелость (в этом он напоминает замечательного французского поэта и романиста Реймона Радиге, умершего тоже в возрасте 20 лет), и широта его интересов: был прекрасным рисовальщиком, серьезным лингвистом, — перед смертью завершил высококвалифицированный труд по стиховедению «Распевочное единство» (издано посмертно в 1916 году), получивший горячее одобрение Велимира Хлебникова.

Еще доныне продолжает поражать его самоубийство, которому предшествовали загадочные, до сих пор не выясненные обстоятельства. «Он разбился, летя, о прозрачные стены судьбы, — писал Велимир Хлебников, — мы постигаем Божидара через отраженное колебание в сердцах, знавших его».

В связи с этой темой я хотел бы высказать свое твердое убеждение: самоубийства поэтов — любые — бывают, прежде всего, следствием или выражением их творческой самоисчерпанности, творческой катастрофы. Заново вчитываясь в произведения Божидара, я убедился: путь юного поэта оказался тупиковым. Хорошо знавший (для того времени) творчество Хлебникова, поддерживаемый Николаем Асеевым, Божидар рано задался целью — возродить древнеславянский звук в родном поэтическом мелосе. По его черновикам можно проследить, как обдуманно ковал он это странное архаичное звучание, видя свою новаторскую задачу в таком неимоверном труде.

«Всеславянские» языковые опыты и достижения Хлебникова известны (как и его недолгое мировоззренческое «панславистское» увлечение). Для универсального Хлебникова — это лишь одно из его проявлений.

Божидар не смог разорвать «магический круг», созданный славянско-языческим звуком собственной поэзии, не смог выйти в универсально-русский поэтический простор. Но, по выражению Фолкнера, — «лучше блестящее поражение, чем рассчитанная победа». Самобытная языковая «русскость» Божидара видится сегодня, пожалуй, более глубокой, чем у того же Николая Асеева.

По-новому, весьма актуально воспринимается сегодня и главная мысль упомянутого «Распевочного единства», — в этом труде Божидар доказывает, что цельностью любого поэтического произведения управляет не заданный «метр», а «внутренний», «скрытый» единый перворитм, называемый им распевом (что это означает, хорошо знают поэты, занимающиеся верлибром).

Божидар — псевдоним Богдана Петровича Гордеева. Родился в Харькове в профессорской семье (прадед по отцу — потомок казаков из города Умани, прабабка, рожденная Бакаева, — из знатного татарского рода).

Серьезное творчество Божидара начинается в гимназические годы под влиянием Эдгара По. Тогда же поэт работал в студии художника Е. А. Агафонова, увлекаясь старонемецкой гравюрой, в особенности творчеством Дюрера. По окончании гимназии Божидар предполагал поступить на историко-филологический факультет университета для изучения сравнительного языковедения и санскритологии.

Покончил с собой в ночь на 7 сентября 1914 года в лесу около селения Бабки под Харьковом.

Божидар входил в авангардистскую группу «Центрифуга», возникшую в начале 1914 года (кроме него, наиболее заметными «центрифугистами» были Н. Асеев, Б. Пастернак и С. Бобров). Напечатал при жизни «автографический» сборник стихов «Бубен» (1914). Более полное собрание его стихов под тем же заглавием издали в 1916 году друзья поэта — Сергей Бобров и Николай Асеев.

Остается добавить, что непривычные типографические знаки, часто встречающиеся в предлагаемых стихах, означают длительные паузы.

Обложка единственной прижизненной книги Божидара «Бубен» (1914)

А теперь — предоставляем слово самому Божидару. Вот — блестящий фрагмент из его прозы, из вступления к книге «Распевочное единство»:

«Познавательная сноровка: единый снаряд познавания обращать во множество познавательных орудий, дабы так познать предмет во всех его мелочах, — лежит в природных свойствах человека и, если вообще всякая жизнь есть уже познавание, или собирание внечувственных добыч опыта, то все окружающее нас бытие, без конца дробящееся, ведет рядом огромные примеры той же сноровки <…> На деле мы всуществляем прообраз в любое из орудий, обращаем его так в образчик, к которому единством задачи действия сводим все иные; впрочем, для такого объединения необходимо бывает перекидывать наичудеснейшие мосты отправных точек.

Так действуя, мы якобы обедняем наш собор орудий, но — въявь: целостно многообразно обогащаем весь орудийный двиг. Тогда мы властны говорить о том, что не к постижению только идем мы, как будничные и досущие поискива-тели, но и не на ходулях учености, — легкими летчиками к познанию крылим мы — все единя для единого покрывала ВСЕВЕДЕНИЯ».

Пресс-Папье

Уличная