Собрание сочинений. Том 2

Нет тебя в коридоре,

нету в парке пустом,

на холме тебя нету,

нет тебя за холмом.

Как цветы окаянные,

ночью пахнет тобой

красный бархат дивана

и от ручки дверной!»

Пролог

«На антарктической метстанции

нам дали в дар американцы

куб, брызнувший иллюминацией, —

«Лед 1917-й»!

Ошеломительно чертовски

похолодевшим пищеводом

хватить согретый на спиртовке

глоток семнадцатого года!

Уходит время и стареет,

но над планетою, гудя,

как стопка вымытых тарелок,

растут ледовые года».

Все это вспомнил я, когда

по холодильнику спецльда

меня вела экскурсовод,

студентка с личиком калмычки,

волнуясь, свитерок колыша.

И вызывала нужный год,

как вызывают лифт отмычкой.

Льдина первая

Лед! —

Страшен набор карандашный —

год черный и красный год,

— лед, лед —

лед тыща девятьсот кронштадтский,

шахматный, в дырах лед!

— лед, лед, лед —

лед тыща семьсот трефовый

от врытых по пояс мятежников,

— лед, лед, лед, лед —

лед тыща девятьсот блефовый

невылупившихся подснежников,

— лед, лед, лед, лед, лед —

июньский сорок проклятый,

гильзовая коррозия,

— лед, лед, лед, лед, лед, лед —

лед статуи генерала,

облитого водой на морозе!

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

лед тыща девятьсот зеленый,

грибной, богатый,

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

лед тыща девятьсот соленый

от крови с сапог поганых,

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед

лед тыща восемьсот звенящий,

трехцветный, драгунский,

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

в соломе потелый ящик —

лед тыща шестьсот Бургундский!

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

лед тыща семьсот паркетный,

России ледовый сон,

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

и малахитовых колонн

штаны зеленые, вельветовые

(книзу расширенный фасон)!

«И чуть-чуть вздутые на коленях», —

добавила экскурсовод.

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

Лед тыща триста фиолетовый,

шелк католических сутан

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

Меч хладный, потом согретый,

где не дыша лежат валетом:

Изольда, меч, Тристан.

И жгут соловьи отпетые —

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

чтоб лед растопить и лечь:

Изольда, Тристан, меч.

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

«Ау, — скажу я, — друг мой тайный,

в году качаешься хрустальном,

дыханье одуванчиком храня...»

Но тут экскурсовод меня

одернула и покраснела

и продолжала поясненья:

«Дыханье сонное народов

и испаренья суеты

осядут, взмыв до небосвода,

и образовывают льды.

И взвешивают наши вины

на белоснежной широте,

как гирьки черные, пингвины,

откашливая ДДТ.

Лед цепкой памятью наслоен.

Лишь 69-й сломан».

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

туманный, как в трубе подзорной,

год тыща сколько-то позорный

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

и неоплаченной цены

лед неотпущенной вины

— лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед, лед —

рыбачков ледовое попоище,

и по уши

мальчонка в проруби орет:

«Живой я!»

— лед, лед, лед, лед, лед, лед —

ты вздрогнула, экскурсовод?

Поводырек мой, бука, муза,

архангелок с жаргоном вуза,

мы с нею провели века.

Она каким-то гнетом груза

томилась, но была легка

в бесплотной солнечной печали,

как будто родинки витали

просто в луче. Ее движенья

совсем не оставляли тени.