Разные лица войны (повести, стихи, дневники)

Лопатин сделал несколько шагов в сторону от дороги.

– Стойте! Не идите! – закричал связной.

– Почему? – спросил Лопатин.

– Это минное поле, – сказал связной. – Когда на румын наступали, они побежали со второй на третью линию и на своем же поле подорвались. Тут мы у дороги полосу прибрали, а дальше не разминировано; двое барахолили – взорвались.

Лопатин остановился и несколько секунд продолжал стоять неподвижно. Трупы лежали повсюду. Наверное, тут разом погиб целый батальон, несколько сот человек.

– Товарищ майор, – сказал связной, видя, что Лопатин по-прежнему стоит в стороне от дороги. – Не ровен час... идите лучше обратно след в след, как туда зашли.

Лопатин послушался и, повернувшись, след в след ступая в черные, уже наполнившиеся водой вмятины, вышел обратно на дорогу.

Они прошли еще сотню шагов, когда сзади заржала лошадь и послышалось шлепанье колес по грязи. С ними поравнялась бричка, запряженная малорослой лошадкой. На переднем сиденье, крепко схватившись за вожжи, ехала девушка в ловко затянутой шинели и ладных, по ноге, сапогах. Поравнявшись с Лопатиным и связным, девушка придержала лошадь.

– Подвезти, товарищ майор?

– Смотря куда вы едете, – сказал Лопатин.

Девушка ответила, что едет на медпункт второго батальона.

– А далеко ли оттуда до НП полка?

– Метров семьсот, – опередив девушку, поспешно ответил связной. Он надеялся, что майор решит подъехать на бричке, а его отпустит обратно.

– Хорошо, я подъеду, – сказал Лопатин. – А вы идите. Благодарю вас, – он махнул рукой связному и, поставив ногу на поломанную железную подножку, стал влезать в бричку.

– Только осторожней, – сказала девушка, – не ушибитесь. Там пулеметы лежат.

Действительно, из наваленной на дно брички соломы торчали два ручных пулемета. Лопатин подвинул пулеметы, сел, девушка хлестнула лошадь вожжами, и бричка покатила по дороге.

– Вы военфельдшер? – спросил Лопатин, заметив санитарную сумку, лежавшую на сиденье рядом с девушкой.

– Так точно, – не поворачиваясь, сказала девушка.

– А как вас зовут? – Лопатин не привык обращаться к женщинам по их военным званиям.

– Зовут Тая, Таисья.

– А почему вы пулеметы везете?

– В Одессу за медикаментами ездила, а комиссар полка приказал оттуда, из Январских мастерских, два пулемета прихватить – они на ремонте были.

Девушка по-прежнему не оборачивалась. Она была красива, знала это и, наверно, привыкла к тому, что с нею старались заговаривать. Лопатин замолчал.

– А вы из штаба дивизии? – спросила девушка, первая прерывая молчание и на этот раз обернувшись.

– Нет, – сказал Лопатин.

– Из армии?

– Нет.

– Откуда?

– Из Москвы.

– Из Москвы? – Девушка с любопытством посмотрела на него. – Давно?

– Полтора месяца.

– Говорят, Москву сильно разбомбили?

– Врут, – сказал Лопатин.

– А вы были там во время бомбежек?

– Был.

– Жутко, наверное, да? – спросила девушка.

– Страшно там, где нас нет, – помолчав, сказал Лопатин.

– А может, и верно, – сказала она. – Я сначала из медсанбата в батальон до того не хотела идти, прямо плакала, а сейчас привыкла.

Они оба помолчали.

– Слушайте, Тая, – сказал Лопатин.

– А?

– Вы добровольно пошли на фронт?

– Нет, мобилизовали.

– А если б не мобилизовали, пошли бы?

– Не знаю, – сказала она.

– А вы кого-нибудь любите? – спросил Лопатин после того, как они молча проехали шагов сто.

– Кого люблю – того тут нету, – сказала девушка и сердито хлестнула лошадь.

Дорога повернула, и бричка стала приближаться к посадкам акации.

– А скажите... – начал Лопатин.

И тут же навсегда забыл, что хотел спросить у девушки.

Над головой просвистел снаряд и разорвался далеко на поле позади брички. Девушка, соскочив на землю и накрутив на кулак вожжи у самой конской морды, удерживала испуганную лошадь. Когда разорвался второй снаряд, Лопатин еще сидел в бричке.

– Вылезайте, чего же вы! – крикнула ему девушка.

Он вылез, зацепился за сломанную подножку и упал в грязь. Шинель Левашова была у него в руках. Над головами снова просвистело; девушка, бросив вожжи, легла на землю. Лошадь метнулась и понеслась. Лицо Лопатина было рядом с сапогами девушки.

Четвертый снаряд разорвался на дороге, лошадь опрокинулась на спину и заметалась, дрыгая ногами.

– Ой! – вскрикнула девушка.

– Вы не ранены? – спросил Лопатин.

Девушка ничего не ответила, только мотнула головой и всхлипнула. Ей было страшно, и она жалела лошадь. В это время разорвался еще один снаряд, и Лопатин зажмурил глаза. Прошла минута, разрывов больше не было. Лопатин почувствовал толчок в плечо. Он открыл глаза. Девушка, приподнявшись на локте, тихонько толкала его в плечо сапогом.

– А я думала – вы убиты, – сказала она, когда он поднял голову. – Извините.

Они полежали еще несколько минут.

– Пойдемте дальше, посадками, – сказала девушка, – там щели есть.

Лопатин поднялся, и они, озираясь так, словно могли заранее увидеть летящий снаряд, подошли к опрокинутой бричке. У лошади был распорот живот и оторвана нога, хотя сначала, когда лошадь упала, Лопатину показалось, что она дергает всеми четырьмя ногами. Девушка, поглядев на мертвую лошадь, вздохнула, подняла с дороги санитарную сумку, отерла ее полой шинели и стала озабоченно шарить внутри.

– Не побился, – обрадованно сказала она, вынимая из сумки пузырек и встряхивая его. – А я боялась – побился.

– А что это? – спросил Лопатин.

– Мыльный спирт. В Одессе, в аптеке достала. Для волос, а то никак не промоешь.

– Пошли, – сказал Лопатин.

– Давайте пулеметы возьмем, – сказала девушка.

Он забыл, а она помнила.

Вывалившиеся из брички пулеметы лежали тут же, среди разбросанного на дороге сена.

Девушка взвалила себе на плечо один. Лопатин взялся за другой, но ему мешала левашовская шинель.

– А вы наденьте на себя вторую шинель, – посоветовала девушка.

Лопатин послушно натянул левашовскую шинель поверх своей, поднял пулемет и понес его, неловко прижимая к груди.

До посадок оставалось метров сто.

– По нашему батальону бьют, – сказала девушка, посмотрев в ту сторону.

У Лопатина знакомо засосало под ложечкой – ды-мы разрывов поднимались именно там, где через считаные минуты предстояло очутиться им обоим.

6

Перед тем как по всему фронту загремела немецкая артиллерия, Ковтун и Левашов сидели в посадках у наблюдательного пункта и, свесив ноги в окоп, завтракали чем бог послал: черствым хлебом, вареными яйцами и взятой с собой брынзой. Большего, как и предполагал Левашов, у командира второго батальона Слепова бог и не мог послать.

Командир и комиссар полка были довольны друг другом и первым, вместе проведенным боем. Бой сложился удачно, румынский «язык» был отрезан за час с небольшим, а потери против ожиданий оказались невелики. Левашов сам ходил в атаку и испытывал теперь счастливую усталость. Осмотрительный Ковтун сразу же после боя приказал артиллеристам подготовить данные для заградительного огня перед новой линией переднего края и послал начальника штаба к соседям, в морской полк, точно проверить стык с ними. Лишь после этого он сел завтракать, но зато теперь ел в свое удовольствие, с хрустом круша горбушку пеклеванного хлеба.

– Чудное дело – атака, – говорил Левашов, тыча яйцо в соль, горкой насыпанную на газету. – Всего и пробежишь полверсты, а потом топаешь их обратно, и в ногах такой чугун, словно кругом света шел. У тебя так бывает?

– Я в атаки мало ходил, – честно признался Ковтун.

– Что-то сейчас Мурадов делает?.. – сказал Левашов, дожевав яйцо и стряхнув скорлупу с колен. – Жив или нет, как ты думаешь?

– Жив, – уверенно сказал Ковтун, не потому, что был уверен в этом, а потому, что сегодня вообще хорошо шли дела. – Жив, – повторил он, – не всем же умирать. Будут и такие, что войну и начнут и кончат.