Медлительно и вдохновенно
Пульсируя в коже торцовой,
Нева, как священная вена,
Наполнена кровью свинцовой.
Невзрачные в теле линялом,
Невинные синие жилы
По каменным Невским каналам
Разносят сердечные силы.
Но город, привычный к морозам,
Простудных не ведая зудов,
Страдает жестоким неврозом
И острым склерозом сосудов;
По городу каждую осень
Грядёт от застав и рогаток,
Швыряет несчастного оземь,
Хватает за горло припадок;
Хрипят от закупорки вены,
И жалобно хлопает клапан,
Гневясь на устой сокровенный,
Где уровень в камень вцарапан.
И, стиснута пробкой заречной,
Как рельсы на дебаркадере,
Венозная бьётся со встречной,
С пылающей кровью артерий.
Лейб-медик, гидрограф смятенный,
Термометры с долями метра
Спускает под мокрые стены
И цифрами щёлкает щедро.
И каждая новая мерка,
В жару залитая Невою,
С беспомощного кронверка
Срывается чёткой пальбою.
«Увы, опускаются руки, —
Лейб-медик смущённо лепечет, —
Вся сила врачебной науки
В гаданья на чёт и на нечет…
Я мог вам помочь предсказаньем,
Но где я достану хирурга,
Чтоб вылечить кровопусканьем
Тяжёлый недуг Петербурга?»
Не в походе, не в казарме я,
Паинька и белорученька, —
Только грезится мне армия,
Alma mater подпоручика…
Перестрелянные дочиста,
Прут юнцы неугомонные
Из полка Его Высочества
В Первую Краснознаменную!
Не кокарды идиотские —
Пялим звезды мы на головы,
Мне в декретах снятся Троцкие,
И в реляциях — Ермоловы.
Не беда, что всё навыворот:
Краснобаи и балакири,
Сны рисуют ротный пригород,
Где раскинул мы лагери.
Утром, пешие и конники,
Ходим Ваньками ряженные,
Вечером ряды гармоники
Слушаем, завороженные.
В праздничек бабец хорошенький
Ждет бойца за подворотнею, —
Всю неделю — ничегошеньки,
Вся журьба — в постель субботнюю!..
…………………………………
Не в казарме, не в походе я,
Белорученька и паинька,
Войны — выдумка бесплодия,
Мать их — царственная паника.
Есть в кавалерийской музыке
Барабанный пыл баталии —
Он закручивает усики
И подтягивает талии
Это с ним амурит улица,
С ним тоскуют души жителей:
Трусят, мнутся, жмутся, жмурятся
И не узнают спасителей!
Твой пояс девически-туг,
Но, чуткая к милому звуку,
Душа отзовется на стук
И друга узнает по стуку.
Замок недостаточно строг,
Соблазну и я не перечу,
И сердце спешит на порог —
Залетному сердцу навстречу!
Как большие очковые змеи,
Мы сидим на диване упругом
И, от сдержанной страсти чумея,
Зачарованы друг перед другом.
Золотые пружины в диване,
Как зажатые в кольца питоны,
Предаются волшебной нирване,
Издают заглушенные стоны.
Шум окружностей, ужас мышиный,
Дрожь минут в циферблатной спирали
И потайно — тугие пружины
На расстроенных струнах рояли…
Но наступит и лопнет мгновенье,
Как терпенье в усталом факире, —
Разовьются чешуями звенья,
И попадают кобрами гири,
Остановится маятник рваный,
В позабытое прошлое спятя,
Нас ударит питон поддиванный
И подбросит друг другу в объятья —
И в часах, и в рояли, и в шали,
Среди струн, среди рук перевитых,
Я послушаю песню о жале
Поцелуев твоих ядовитых.
