Том 3. Зеленый вертоград. Птицы в воздухе. Хоровод времен. Белый зодчий

И конечно. Ведь красивы.

Ишь как шелушатся.

Заплетаются в извивы,

И летят, как хлопья ивы,

Пухом вниз ложатся.

Да постой. Не так уж глуп я.

Знаю те алмазы.

Да, узнал. Не так уж туп я.

Это — кожа, это — струпья

Моровой Проказы.

Там на Севере, седая,

И еще на Юге,

Спит Проказа мировая,

И скребется, восставая,

На Полярном круге.

Позевает, поскребется,

Налущит лохмотий,

Глянет, плюнет, и ругнется,

Туча на небе сберется,

Тут на повороте.

На углу ворот Полярных,

Ведьминому сказу

Послушал, в клубах парных

Накопила снов угарных,

Понесла заразу.

На зеленые поляны

Дунет, все повянет.

Заморозила туманы,

Бросит между трав изъяны,

Мертвый узел стянет.

И посыплет, и засеет,

С краю и до краю.

Цепенение навеет,

Заметелит, завладеет,

Брежу, засыпаю.

*

* 6

В западне я у врага.

Где же быть мне? Здесь в юрте?

В этой душной тесноте?

Или выйти на снега?

Как выходят на луга?

Там теснее в пустоте,

В безграничности того,

Что едино и мертво.

Я вольнее между стен,

Где хоть тени перемен,

Где хоть это для меня: —

Тихий треск и скок Огня.

На равнине я мертвец

В безграничности гробниц.

Где начало есть конец

В одноцветном без границ.

Там я в вольности — скелет,

Здесь я в тесности — живой.

Мной зажженный — дышит свет

В этой келье гробовой.

Только выйду, видно мне,

Что со мною никого.

Здесь же в жарком полусне

Оживает вещество.

Я подушку обниму,

Я с покрышкой говорю.

И шепчу я в полутьму

К неизвестному, ему.

Мне отрадней и вольней

Закрывать свои глаза,

Обращаясь мыслью к ней,

Чьи глаза как бирюза.

С непостижной говорю,

Распаляюсь и горю,

В теле есть такой огонь,

Что уж вот я не один.

Ветер взвыл. Ну, что ж, трезвонь,

Но меня в тиши не тронь,

Здесь не царство диких льдин.

Здесь хоть в грезе, я ловлю

Чье-то нежное «Люблю»,

Хоть в гробу, но властелин. *

Я глядел на скок Огня.

Сине-красную он пляску

Начинал и изменял,

Взявши желтую окраску.

Зачинал иную сказку,

Становился снова ал,

В дым бежал, в седые дымы,

Перемешивался с ними,

Прогонял их от себя,

Бил их прутьями цветными,

Языками расписными,

Пламецветности дробя,

Сам собою обольщался,

Голубою клятвой клялся,

Что нельзя же не любя

Так неистово метаться,

Так несдержанно гореть,

Был как золото, как медь,

Фиолетово мерцая,

Начинал тихонько петь,

Вился, дымы обнимая,

Снова дыму пел: Не тронь,

Нет, не тронь, ведь я Огонь.

Золотился реже, реже,

Загрязнялся чаще, чаще.

И на шкуре я медвежьей

Размышлял, что я пропащий,

Что когда-то я весной

Был с любимою женой.

Проходил по вешней чаще,

Каждый листик был алмаз,

Каждый цветик нежил нас,

О, я помню, как коснулся

Я губами нежных губ,

Как невольно усмехнулся

Я на свежесть поцелуя,

Каждый, к зубу льнущий, зуб,

Каждый нежный белый зуб

Мне любовно улыбнулся,

Жил в отдельности ликуя.

О, я помню как меня

Тонкий ток пронзил огня,

Как я сжал ее, и ало

Улыбалася заря,

И лесная тишь качала,

Без конца, и без начала,

Двух влюбленных, в ком, горя,

Было счастье обниматься,

Так, вот так, прижать, прижаться,

Так, вот так... Постой, постой,

Что такое, что такое,

Что такое здесь со мной?

Я лежу в палящем зное

С изумительной женой!

На медвежьей был я шкуре,

А теперь — в объятьях чьих?

В поцелуйной дикой буре,

Мне Огонь поет свой стих,

Я в истомности касаний,

Я целую, я дрожу,

Я в сияньи, я в тумане,

Кто со мной, не услежу,

Что со мной, не расскажу,

Я вступил в огонь горячий,

Телом я вошел в весну,

Я захлебываюсь в плаче,

В сладком хохоте стону,

И кругом, с Огнем качаясь,

Расцвечаясь в красоте,

Отраженьями встречаясь,

Пляшут вещи все в юрте,

Пляшет утварь, пляшут стены.

Сумрак шепчется живой,

Все в дрожаньи перемены

Поцелуй есть теневой,

К огневому средоточью,

Словно шабаш круговой,

Всех вещей стянулся рой.

Это видел я воочью,

Нынче ночью, нынче ночью,

И теперь уж я — другой.

Что там в складках волчьей шубы?

Что-то есть там? Кто-то скрыт?

Усмехнувшиеся губы?

Кто-то молча говорит?

Мне подмигивает. Вижу.

Осовелые глаза.

А! проклятый! Ненавижу!

Тощий дьявол и коза.

Закривившаяся морда,

Полусломаны рога.

А при этом смотрит гордо,

Словно — вот, мол, съем врага.

Шевельнул я краем шубы.

Надоело. Уходи.

Снова тут. Оскалил зубы.

Хвост означил позади.

Ну, чего ты? Говори же.

Раз пришел, так для чего?

Ухмыльнулся. Смотрит ближе.

Видно, хочет своего.

А чего, ему известно.

Вправо, влево он мигнул.

Встали тени, так, что тесно.

В голове, как в улье, гул.

Расползлись, как черви, лики,

Копошатся и глядят.

Хоть ручные, все же дики,

И косят неверный взгляд.

Полузвери, полурыбы,

Птицезмеи, жадный рот.

Дивных стран живые глыбы,

И на них бесовский скот.

Диво — пастбище видений

Распаленного ума.

Кто вы, тени? Что вы, тени?

Ваша матерь — Смерть сама?

Луг ваш — дух умалишенный?

Тощий Дьявол — ваш пастух?

Язвы памяти бессонной,

Саранчою полный слух!

*

Вновь ушел, и вновь пришел.

Чей же это произвол

Гонит внутрь, и прочь, во вне,

И велит кружиться мне?

Там в клети — ручной медведь,

Здесь в юрте — ручной пингвин.

Что же, песню им пропеть:

Сжальтесь, звери, я один?

Тут еще — ручной тюлень.

Что ли, с ним поговорить?

Я, мол, видывал сирень,

Я умею нектар пить.

Тоже был, мол, кое-где,

Тоже я не кто-нибудь,

Обратя свой взор — к звезде,

Начинал свой дальний путь.

А не выгорело, — что ж,

Приходи сюда другой.

Посмотрю я, как пойдешь

По безбрежности морской.

Посмотрю я, как дойдешь

До величья белых льдин,

Как мечта увидит ложь

Ею тканых паутин.

Это Полюс? Может, да.

А быть может, что и нет.

Полюс наш в душе всегда,

В первозданности примет.

Вот примета: Поцелуй.

Вот примета: Вздох — люблю.

Вот примета: Взрывность струй.

Зов русалки: Утоплю.

Вот примета: Долгий взгляд.

Сердце к сердцу. Полюс — здесь.

Ты же шел — всегда назад,

Проходя простор свой весь.

Ты лишь думал, что вперед

Уходил и уходил.

И ушел. В бесцельном. Вот.

В безглагольности светил.

*

Какая ночь! Все звезды. Полны числа.

Узоры дум, что мыслятся не здесь.

Качается златое коромысло,

И влагой звездной мир обрызган весь.

В сияньи свеч, округлую равнину

Повсюду купол ночи обступил,

В раскинутом величии я стыну.

О, атом пытки в торжестве светил.

Я вспомнил что-то из того,

Что было некогда моим,

Теперь же — призрак, ничего,

Отшедший звук, ушедший дым.

Я был у моего окна,

В каком-то сладостном бреду,

А голубая вышина

Зажгла Вечернюю Звезду.

И вдруг я понял, что звено

Есть между вышнею и мной,

Что темный с светлой есть одно,

Что я земной и неземной.

И так душа была жива,

Как в Мае пляска светлых дев,

Душой — в одно слиявши два,

Я пел вселенский свой напев.

*

* *