Мост
«И все поют стихи Булата
На этом береге высоком…»
Ю.Мориц
На одном берегу Окуджаву поют
И любуются вешним закатом,
На другом берегу подзатыльник дают
И охотно ругаются матом.
На одном берегу сочиняют стихи,
По заоблачным высям витают,—
На другом берегу совершают грехи
И совсем ничего не читают.
На другом берегу зашибают деньгу
И бахвалятся друг перед другом,
И поют, и кричат, а на том берегу
Наблюдают с брезгливым испугом.
Я стою, упираясь руками в бока,
В берега упираясь ногами,
Я стою. Берега разделяет река,
Я как мост меж ее берегами.
Я как мост меж двумя берегами врагов
И не знаю труда окаянней.
Я считаю, что нет никаких берегов,
А один островок в океане.
Так стою, невозможное соединя,
И во мне несовместное слито,
Потому что с рожденья пугали меня
Неприязненным словом «элита»,
Потому что я с детства боялся всего,
Потому что мне сил не хватало,
Потому что на том берегу большинство,
А на этом — отчаянно мало.
Первый берег всегда от второго вдали,
И увы — это факт непреложный.
Первый берег корят за отрыв от земли —
Той, заречной, противоположной.
И когда меня вовсе уверили в том
(А теперь понимаю, что лгали) —
Я шагнул через реку убогим мостом
И застыл над ее берегами.
И все дальше и дальше мои берега,
И стоять мне недолго, пожалуй,
И во мне непредвиденно видят врага
Те, что пели со мной Окуджаву.
Одного я и вовсе понять не могу
И со страху в лице изменяюсь:
Что с презреньем глядят на чужом берегу,
Как шатаюсь я, как наклоняюсь,
Как руками машу, и сгибаюсь в дугу,
И держусь на последнем пределе,—
А когда я стоял на своем берегу,
Так почти с уваженьем глядели.
Пригородная электричка
В пригородной электричке — грязной, мерзлой, нежилой — наблюдаю по привычке лица едущих со мной. Вон у двери мерзнет шлюха — запахнула пальтецо. Отрешенная старуха солит серое яйцо. Некто углубился в чтенье — «Труд», вторая полоса. Лыжница от ожиренья хочет убежать в леса. Парень в рыжем полушубке, лет примерно двадцати, обнимает девку в юбке типа «господи прости».
Ненавижу приоткрытость этих пухлых, вялых губ, эту чахлую небритость, эти брови, этот чуб, ненавижу эту руку на податливом плече, эту скуку, эту суку… Ненавижу вообще.
Подмосковные пейзажи, вы мучительны весной! Над кустарником и даже над полоскою лесной — дух безлюдья, неуюта, холод, пустота, печаль… Если он и мил кому-то, то волкам, и то едва ль. Городишко за чертою пригородной — глух и нем. С ним согласен нищетою посоперничать Гарлем. Одинокий призрак стога, почерневшие дома — и железная дорога безысходна и пряма.
Ветер носит клочья дыма, бьется в окна, гнет кусты. Носит пачку с маркой «Прима» и газетные листы, и бумажку от конфеты, выцветшую от дождей, и счастливые портреты звезд, героев и вождей, и пластмассовые вилки, и присохшие куски, корки, косточки, обмылки, незашитые носки, отлетевшие подметки, оброненные рубли, тени, призраки, ошметки наших ползаний в пыли, непристойные картинки, пыль, троллейбусный билет, прошлогодние снежинки и окурки сигарет.
Выдох на последнем слоге, вдох, и выдох, и опять…
Уберите ваши ноги!
Дайте голову поднять!
«…И если даже — я допускаю…»
…И если даже — я допускаю —
Отправить меня на Северный полюс,
И не одного, а с целым гаремом,
И не в палатку, а во дворец;
И если даже — ну, предположим —
Отправить тебя на самый экватор,
Но в окружении принцев крови,
Неотразимых, как сто чертей;
И если даже — вполне возможно —
Я буду в гареме пить ркацители,
А ты в окружении принцев крови
Шампанским брызгать на ананас;
И если даже — я допускаю,
И если даже — ну, предположим,
И если даже — вполне возможно —
Осуществится этот расклад,
То все равно в какой-то прекрасный
Момент — о, как он будет прекрасен!—
Я расплююсь со своим гаремом,
А ты разругаешься со своим,
И я побегу к тебе на экватор,
А ты ко мне — на Северный полюс,
И раз мы стартуем одновременно
И с равной скоростью побежим,
То, исходя из законов движенья
И не сворачивая с дороги,
Мы встретимся ровно посередине…
А это как раз и будет Москва!
«Среди пустого луга…»
Среди пустого луга,
В медовой дымке дня
Лежит моя подруга,
Свернувшись близ меня.
Цветет кипрей, шиповник,
Медвяный травостой,
И я, ее любовник,
Уснул в траве густой.
Она глядит куда-то
Поверх густой травы,
Поверх моей косматой
Уснувшей головы —
И думает, какая
Из центробежных сил
Размечет нас, ломая
Остатки наших крыл.
Пока я сплю блаженно,
Она глядит туда,
Где адская геенна
И черная вода,
Раскинутые руки,
Объятье на крыльце,
И долгие разлуки,
И вечная — в конце.
Пока ее геенной
Пугает душный зной —
Мне снится сон военный,
Игрушечный, сквозной.
Но сны мои не вещи,
В них предсказаний нет.
Мне снятся только вещи,
И запахи, и цвет.
Мне снится не разлука,
Чужая сторона,
А заросли, излука
И, может быть, она.
И этот малахитный
Ковер под головой —
С уходом в цвет защитный,
Военно-полевой.
Мне снятся автоматы,
Подсумки, сапоги,
Какие-то квадраты,
Какие-то круги.
