«И все равно от слова или звука…»
И все равно от слова или звука,
От правды или только от любви,
Судьбу свою печальной не зови,
Пусть это не страдание, а мука…
Холодное, далекое, лови.
И верь без умысла, и верь без сожаленья
(О как расчетливы обиды и сомненья)
– Холодной и прозрачной темноты
Не бойся. Этот призрак – ты.
«Что, если все в тебе – мятежность и покой…»
Что, если все в тебе – мятежность и покой,
И то, о чем совсем не надо слов…
Что, если ты, измученный такой,
Опять простить (в который раз?) готов.
Не надо пить вина,
В нем тоже правды нет.
Так лучше. Ключ к сердцам умышленно затерян.
Так лучше. Тишина
И зябкий лунный свет,
Который, как и ты, изменчив, грустен, верен.
«От возможных друзей, от возможных обид…»
От возможных друзей, от возможных обид,
От возможного, все-таки, полупризнанья,
От возможного счастья так сердце болит…
– До свиданья.
Проезжали игрушечный мост над рекой,
И откуда, откуда он взялся такой
В этом городе грустно-знакомом?
От возможных ошибок… Пожалуй, не надо.
И опять, и надолго молчанье.
Слишком рано закрылась калиточка сада
Перед тоже как будто приснившимся домом.
– До свиданья.
«И вернулось голубое, лунное…»
И вернулось голубое, лунное,
Потушило солнца красный свет.
И любовь вернулась однострунная,
(Та любовь, в которой счастья нет).
Мы с тобой живем полузастенчиво,
Провожаем с грустью каждый день.
Любим город наш туманный и изменчивый,
И стихи, и позднюю сирень.
Есть другое, темное, влюбленное,
Я о нем давно не говорю.
И опять: усталые и сонные….
И опять: за все благодарю…
«Как много еще непрочитанных книг…»
Как много еще непрочитанных книг,
Как много людей привлекательно-новых.
И как этот город прозрачно-велик
(Прозрачнее всех городов).
Но только – от этих тюльпанов лиловых,
От сумерек белых усталого дня,
От верности тем, кто не знает меня,
От смутных предчувствий и снов…
От правды, которой нельзя повторять,
От этого, вот, ясновиденья скуки…
Так жалко опущены сильные руки,
И нечего, нечего делать опять.
«Еще осталось в жизни суховатой…»
Еще осталось в жизни суховатой
Немного правды и немного скуки.
И то, в чем мы по-детски виноваты,
Наказаны и прощены…
Еще остались в этой жизни сны
(Мне часто снятся ласковые руки…)
Так постепенно, грустно-неизбежно
Открылся мир – жалеющий и жалкий…
И только пахнут гниловато-нежно
Уснувшие, от теплоты, фиалки.
«Не та любовь, конец которой счастье…»
Не та любовь, конец которой счастье,
И не тоска, конец которой сон…
Но равнодушие, но холод беспристрастья,
Но сумеречный свет от трех окон.
Скорей бы наступила темнота…
(А в ней к утру распустятся каштаны.)
Зачем мы поняли – так грустно и так рано,
Зачем мы поняли – не та любовь, не та,
И боль не та, которой смерть конец…
Но равнодушие нетронутых сердец,
И что-то в них, чему и я поверю,
Все потеряв, и пережив потерю.
«Не надо трогать слово: благодарность…»
Не надо трогать слово: благодарность,
Ведь лучшего на свете не найти.
– В большом кафе, рассветном и угарном,
Остались те, кто позабыл уйти.
И оттого, что мне их жаль немного,
И оттого, что я не лучше их,
Такое слово стало стыдно трогать…
«О заблудившейся любви…»
О заблудившейся любви,
Без воплощенья, без слиянья…
В которой даже нет страданья
И права на него.
Что перед ней слова твои
И злобные, и дорогие,
Но так случайно не другие?
– Не значат ничего.
Я буду ждать, чтоб все сгорело,
И в пепле, в сумерках, в дожде
Пойму, зачем, и в чем, и где
Мое печальнейшее дело.
«Так гасят елочные свечи…»
Так гасят елочные свечи,
Так укорачивают встречи,
Перестают любить.
Так видят: листья все опали
И солнца больше нет.
Так расстаются без печали
И продолжают жить.
Так покоряют сердце скуке,
Так – в жизни исчезают звуки
И проникает свет.
