Первая любовь Ходжи Насреддина

— Когда вы бежали и кричали, я не узнал вас, домулло... Но теперь я вижу, что это вы, достопочтенный наш Талгат-бек...

— У тебя злой язык... Как зуб кобры... Ты спас меня от кобры, а теперь кусаешь сам?.. Но я прощаю тебя. Ты уберег меня от смерти, от албасты... Мы загнали в тугаи туранского тигра, но он переплыл реку, как рыба, и ушел в комариные камыши, а я заблудился, и моя охота рыщет, ищет меня...

Слышишь лай собак и треск барабанов?..

И тут я услышал частый глухой тревожный бой охотничьих барабанов и лай низких степных волчьих собак, а потом из кустов джиды выехала на локайских сметливых, не знающих усталости, злых, хищных лошадях бекская тигровая охота во главе со свирепым атабеком Кара-Бутоном...

Лисьи желтые роящиеся глаза атабека скользнули по мне... Точно две монгольские соколиные стрелы просвистели... Певучие... Зябкие!..

Сказано у Усамы ибн Мункыза: И соколы ловили тех, кого ловили, и упускали тех, кого упускали...

И упустили меня глаза Кара-Бутона.

Пока...

И охота была неудачной, напрасной.

Барабаны напрасно били, будили ущелье невинное, раннее нетронутое...

И кони локайские напрасно скакали, искали, чуяли, пеной гонной исходили, истекали...

И собаки степные низкие волчьи напрасно ноздрями рылись, стлались, витали...

И смертельное копье-батик в руке Кара-Бутона напрасно пролежало, взывало, ожидало...

И не летало, не летало, не летало!..

Не впадало в тварь, во зверя отходящего, кровоточащего?..

И не впадало!.. И... напрасное!

...А тигр, тигр ушел, уплыл по реке рыбой в камыши благодатные!.. В хранящие!.. Ушел, ушел рыбой!.. Слава Аллаху!..

И Насреддин улыбался...

Тогда Талгат-бек увидел эту улыбку, и понял ее, и сказал, закричал:

-  Охота неудачная, некровавая!..

Я буду менять коней локайских на густых знойных хафаджийских скакунов пустынь! На караширских терпких коней, поедающих мясо и нападающих на волков!..

Я буду менять степных глухих псов на пастушьих чутких волкодавов!..

Я буду менять хорезмские глухие барабаны на оглушающие турецкие!..

Я буду тебя гнать, менять! Тебя, атабек Кара-Бутон!.. Айе! Айе!..

И тигр ушел рыбой по воде, по реке!.. От всех вас!.. Айе!..

Я люблю кровь!.. Кровь!.. А где она?.. Ушла в камыши?.. Да?! Ушла!..

Талгат-бек сел на приречный валун.

У старика пена шла изо рта, как у локайского затравленного коня.

И глаза стали белыми, как майские млечные облака...

— Я люблю, люблю, люблю ярую, молодую, крутую кровь!..

А она ушла, ушла, ушла в камыши!.. Айе!

Во всем виноват дух-албасты!.. Он везде подстерегает меня...

Мне мало осталось жить, дышать... Как говорил древний китаец: «Пришло время разрыва струн лютни!» Да!..

И кожа охотничьих барабанов стара и дрябла, как моя кожа!.. И она провисла... Да!.. И потому я хочу чужой молодой крови!.. А она ушла в камыши!.. Зачем?.. Ушла?.. Кровь?.. В камыши?..

— Старцы жаждут молодой крови, точно она может согреть их осеннюю желтую лисью вялую кровь...

 И курицы квохчут и машут низкими крыльями, облепленными, охваченными утлым цепким пометом, когда чуют весенних высоких перелетных птиц...

Почтенный бек, помните, у гератского мудреца, шейха Унсури, сказано: Я жил — и вдруг ангел Азраил ударил в барабан переселенья, а я не сварил запасов, и дела не сделаны...

Добрые дела не сделаны... А еще не поздно...

Зачем спешить на двух лошадях в город зла?.. Еще не поздно...

Еще и на смертном одре можно сотворить добро... Еще до ваших погребальных носилок-табут есть время...

Неужели вы хотите, почтенный Махмуд Талгат-бек из рода мангытов, чтобы единственным благом для окружающих была только ваша смерть?..

Шалые, смелые глаза Насреддина невинно и ясно глядят на старого бека, охотника...

— Как ты смеешь так говорить с нашим солнцеподобным повелителем?

Ты, сын дряхлого, землистого, нищего горшечника? — закричал с коня атабек Кара-Бутон, и постылое напрасное охотничье копье-батик ожило в его руках.— Может, кровь этого дерзкого, языкастого отрока заменит нам кровь тигра?.. Уж она-то не уйдет от нас в комариные камыши!..

— О светоч охоты, неумолимый соколоподобный атабек Кара-Бутон, еще проще вам добыть ослиную кровь!..

Вот мой осел аль Яхшур! Он не убежит, не уйдет рыбой. Он стар. Бросайте в него ваше разгневанное, справедливое, неумолимое копье!.. Только не промахнитесь, а то он пустит горькие ветхие ветры в вашу сторону,— улыбнулся Насреддин.

— Оставь его, Кара-Бутон. Он спас мне жизнь. Снял с моей ноги, уже похолодевшей, уже шагнувшей в ад, смертельного духа-албасты.

Он поедет со мной в мою крепость. Я хочу отблагодарить его...

И слова его мне нравятся... В каждой стране должен быть хоть один человек, говорящий правду... Иначе правителям будет скучно... Но не больше одного!.. Поедем со мной, Насреддин, сын горшечника!..

— Мне надо привезти домой дрова. Отец и мать сидят без огня. Они старые...

— Дрова привезет Кара-Бутон. В наказание за упущенного тигра!

Атабек без добычи пусть поведет в знак позора осла с дровами по кишлаку! Ха-ха!..

Поедем в мою крепость, Насреддин!.. Айе!..

Но кровь, кровь ушла!.. А была близка... Желанная!.. И бежала!.. Ушла!..

— Не ушла! — прошептал Кара-Бутон, и вновь желтые лисьи роящиеся его гибельные глаза пошли, скользнули по лицу Насреддина, и вновь две монгольские немые дальние кочевые стрелы просвистели у висков Насреддина...

Пока просвистели... Канули в осеннее зыбкое хладное небо... Пока...

Но Насреддин улыбался. Молодой. Вольный. Худой.