Священник тот был худощав и сух,
В нем различался пилигрима дух;
И мыслями и поведеньем свят,
И милосерден был премудрый взгляд.
Душа богата, хоть наряд был плох:
Такой уж дал ему всесильный Бог —
И у Спасителя был плащ убог.
Ему под шестьдесят, и столько ж лет
Еще прожить бы мог, а впрочем, нет:
Уж слишком быстро шли года его,
Посланника от Бога самого.
Чиста душа, и чувства как в узде:
Он воздержанье проявлял везде;
Притом не выглядел как записной аскет:
В лице его разлит был мягкий свет.
Неискренность гнезда в нем не свила,
И святость не назойлива была;
Слова правдивы — так жe, как дела.
Природным красноречьем наделен,
В суровой проповеди мягок он;
Ковал для паствы правила свои
Он в золотую цепь святой любви,
Священным гимном слух ее пленял —
Мелодий гармоничней рай не знал.
Ведь с той поры, как царь Давид почил,
В дар от царя он лиру получил,
Вдобавок — дивный, сладкозвучный глас,—
Его преемником он стал сейчас.
Взор предъявлял немалые права,
Но были добрыми его слова,
Когда о радостях иль муках напевал,
На милосердье Божье уповал,
Хоть за грехи корить не забывал.
Он проповедовал Завет, а не Закон,
И не преследовал, а вел по жизни он:
Ведь страх, как стужа, а любовь — тепло,
Оно в сердцах и душах свет зажгло.
Порой у грешника к угрозам страха нет:
Грехами он, как в плотный плащ, одет,
Но милосердья луч блеснет сквозь тьму —
И в тягость плащ становится ему.
Грохочут громы в грозовые дни —
Вестовщики Всевышнего они;
Но гром умолкнет, отшумев вокруг,
Останется Господень тихий звук.
Священник наш налогов не просил —
Брал десятину с тех, кто сам вносил,
На остальных не нагонял он страх,
Не проклинал их с Библией в руках;
Был терпелив со злом: считал, что всяк
Свободен избирать свой каждый шаг,
И скряги местные, чья суть одна —
Поменьше дать, а взять всегда сполна,—
Ему на бедность не давали ничего
И за терпимость славили его.
А он из жалких выручек своих
Кормил голодных, одевал нагих;
Таков уж, видно, был зарок его:
«Бедней меня не будет никого».
Он всюду говорил: духовный сан
Нам Господом для честной службы дан;
Нет мысли «для себя», но лишь — «для всех»;
Богатства цель — улучшить участь тех,
Кто беден; если же бедняк украл,
Ему казалось, это сам он брал.
Приход его велик: не города,
Но много малых ферм вошло туда,
И все же успевал он, день иль ночь,
Опасности отбрасывая прочь,
Помочь больным и страждущим помочь.
Добряк наш сам вершил всю уйму дел,
Помощников он вовсе не имел,
Ни у кого подспорья не просил,
Но сам трудился из последних сил.
Не ездил он на ярмарку в собор,
Там не вступал в торги и в разговор,
При помощи улыбок и деньжат,
Про синекуру и епископат.
Свое он стадо от волков стерег,
Их не пускал он близко на порог,
И лисам тоже это был урок.
Смирял он гордых, грешников прощал,
Обидчиков богатых укрощал;
Ну, а молитвой подтверждал дела
(Правдива проповедь его была).
Он полагал, и дело тут с концом:
Священнику быть нужно образцом,
Как золото небес быть должен он —
Чтоб сам Господь был блеском поражен.
Ведь если будут руки нечисты,
То даже соверен окислишь ты.
Прелата он за святость одобрял,
Но светский дух прелатства презирал —
Спаситель суеты ведь не терпел:
Не на земле он видел свой предел;
Сносить нужду, смирять свой жадный пыл —
Так церковь Он и слуг ее учил,
При жизни и когда распятым был.
За то венцом терновым награжден;
В порфире Он распят, но не рожден,
А те, кто спорят за места и за чины,
Те не Его, а Зеведеевы сыны.
Когда б он знал, земная в чем игра,
Наследником святого б стал Петра —
Власть на земле имел бы и средь звезд…
Властитель суетен бывал, рыбак был прост.
Таким вот слыл священник в жизни сей,
Обличье Господа являя, как Моисей.
Бог порадел, чтоб ярким образ был,
И собственный свой труд благословил.
Но искуситель не дремал в тот час.
И он, завистливо прищуря глаз,
Над ним проделал то, что сатана
Над Иовом в былые времена.
Как раз в те дни был Ричард принужден
Счастливцу Генриху оставить трон;
И, хоть владыке сил не занимать,
Пред ним сумел священник устоять.
А новый властелин, пусть не чужак,
Но не был прежнему родней никак.
Своей рукой мог Ричард власть отдать:
Ведь большего, чем есть, не потерять;
А был бы сын — и право с ним опять…
«Завоеванье» — слово здесь не то:
Отпора не давал вообще никто;
А льстивый поп сказал в ту пору так:
Династий смена — Провиденья знак.
Сии слова оправдывали тех,
Кто в будущем свершит подобный грех.
Права людские святы искони,
И судьями пусть будут лишь они.
Священник выбор тот принять не мог:
Знал — перемены не желает Бог;
Но не словам, а мыслям дал он ход,
Не изгнан, сам оставил свой приход
И по стране побрел — в жару ль, в мороз —
Апостольское слово он понес;
Всегда обетам верен был своим,
Его любили, знали, шли за ним.
Не для себя просил у Бога он —
Был даром милосердья наделен,
И доказал он на самом себе,
Что бедным быть — не худшее в судьбе.
Он не водил толпу к святым мощам,
Но пищею духовной насыщал…
Из уваженья к образу его
Я не скажу о прочих ничего:
Брильянту ведь нужды в оправе нет —
И без нее он дарит яркий свет.
