Легкое бремя

Прощай пока. Я тебя тоже целую и люблю. Лидию Яковлевну благодарю за память и кланяюсь ей низко.

Я все это время очень добрый, приятный в обхождении. Поэтому, если напишу стихи, — то все злые.

Твой Владислав.

Гиреево, 7 июня 09.

Адрес. Ст. Кусково, Моск. — Ниж. ж.д., им. Старое Гиреево [79], мне.

Да, прислали мне из «Острова» через Ремизова комплименты и за стихами. На днях пошлю [80]. Экая все ерунда.

Пиши.

Прости — четыре дня носил в кармане. Но за это время ничего не произошло — можно отправить.

Пишешь ли что? Или не спрашивать? Ну ладно, валяй.

В.Х.

11 июня.

5. С.В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу

Июнь 1909.

Дух мой позывает

Ко испражненью прежних дней [81]

А. П.

Лида тебе кланяется. Я тоже. За стихи прости. В письмах делаюсь глуп, как Кольцов, бессвязен, как Кириллов [83]. Пиши скорее и больше.

Муни.

Это письмо, Владя, писано одновременно с тем. Но я не был уверен, что то письмо дойдет, так как писал по предполагаемому адресу. Недели через полторы-две буду в Москве проездом. Пищи скорей, так как письма приходят сюда с оказией. Да напиши, наконец, свой адрес.

*Ср. Фет: «Знать, в последний встречаю весну»… (Примеч. Муни)

** Я пишу — мне пишется — ergo, я рву — мне мнется (Примеч. Муни)

*** К этой и следующей строкам «Сеятель» А.П. (Примеч. Муни)

**** См. подлые, иезуитско-идиотические слова С. Соловьева о борьбе с капитализмом — хорошим стилем [84]. (Примеч. Муни)

6. В. Ф. Ходасевич — С. В. Киссину

Здравствуй. Хотел ответить стихами, но решил не отвечать вовсе. Когда будешь в Москве, поговорим. Ответы у меня есть на все. Цель же этого письма — предупредить тебя, чтобы ты обязательно известил меня точно о дне, часе и месте, где можно тебя поймать. Затем, если ты хоть один целый день намерен пробыть в Москве, — я затащу тебя в Гиреево.

Вот и все. Прощай пока. Поклонись Лидии Яковлевне, поцелуй себя. Я тебе очень рад буду.

Твой Владислав.

Я же тебе писал свой адрес: Кусково, Моск. — Нижегор. ж.д., им. Старое Гиреево, мне.

Гиреево 17 июня 09.

7. В. Ф. Ходасевич — С. В. Киссину

28 июля, вторник. <1909>

Прости, что не смог поехать в Москву вчера: на дорогу грошей не было. В университете порядок такой: 5 и 7 опускаются бюллетени с заявлениями, что ты хочешь держать экзамены по таким-то предметам. Однако, это еще не запись. 10 и 11 числа будут вывешены списки, кому куда записываться, самая же запись начинается 12–го. В день по 300 человек, и кому когда назначено — менять нельзя. Чушь ужасная! Можно прислать до 10-го заявление письменное, оно равняется записи на экзамены (которые начинаются 25-го), но заявление должно быть с приложением 7-копеечной марки + отправлено заказным письмом с обратной распиской, что, кажется, для тебя невыполнимо: нет почтового отделения; где же ты сдашь письмо и получишь расписку? Лучше приезжай сам 5-го, чем несказанно порадуешь и меня, печального, уединенного и вообще…

Есть у меня грустные соображения о Метерлинке (впрочем, ловкаче) и Сологубе. Его за «Королеву Ортруду» ругают все газеты и все невпопад [85]! Единодушные люди. Грустные соображения по приезде. Только одно: то есть до чего люди мелко плавают! Нет хороших писателей. Только Беклемишев да Ходасевич, — да и те, по правде сказать… нет, я хитер достаточно, чтобы утаить правду!