Ходят плечи, ходят трясом,
Стонет в ночь она, —
Прошушукнет поздним класом
Стебель у окна.
«Ты померкни, свет постылый, —
В вечный темень сгинь!
Нет, не встанет из могилы
Сокол мой: аминь!
Как проходят дни за днями.
Палец жжет кольцо».
Мухи черными роями
Плещут ей в лицо.
Прошушукнет поздним класом
Стебель у окна.
Ходят плечи, ходят трясом, —
Стонет в ночь она.
Стар садится под оконцем
Любу обнимать:
«Задарю тебя червонцем, —
Дай с тобой поспать!»
Но в оправе серебрёной
Стукнул грозен перст.
«Сгинь», – и молоньей зеленой
Небосвод отверст.
«Ты, обитель, богомольца
В скит принять сумей!»
Но, взвивая блеском кольца,
Прыщет в небо змей.
Жизнь свою вином расслабил
Я на склоне лет.
Скольких бил и что я грабил,
Не упомню – нет.
Под железной под решеткой
Вовсе не уснуть.
Как придут они ужотко
Узел затянуть.
Как там столб дубовый, нонче
Врыли в лыс бугор.
Заливайся, песня, звонче!
Вдаль лети же, взор!
Всё не верю – не поверю…
Поздно: срок истек;
И шаги, – шаги у двери;
Заскрипел замок.
Офицер кричит конвойным:
«Сабли наголо!»
И полдневным солнцем, знойным,
Темя обожгло.
Привели. Сухою пылью
Ветер в выси взвил.
Золотой епитрахилью
Поп меня накрыл.
Вот сурово мне холодный
Под нос тычут крест.
Сколько раз я шел, свободный,
Ширью этих мест.
Сколько раз встречал, как зверь, я
В логе белый день,
Прошибал со свистом перья
Меткий мой кремень —
Скольким, скольким певчим птицам.
Вкруг окрестных сел
Скольким, скольким молодицам
Вскидывал подол.
Закрутили петлю ловко.
Леденеет кровь.
Перекинулась веревка.
«Ей. не прекословь!»
Под ногой – сухие корни,
А под носом – смерть.
Выше, виселица, вздерни
В голубую твердь!
Подвели: зажмурюсь, нет ли —
Думать поотвык.
Вот и высунул из петли
Красный свой язык.
Руки рвут раскрытый ворот,
Через строй солдат
Что глядишь в полдневный город,
Отходящий брат?
В высь стреляют бриллиантом
Там церквей кресты.
Там кутил когда-то франтом
С ней в трахтире ты.
Черные, густые клубы
К вольным небесам
Фабрик каменные трубы
Изрыгают там.
Там несется издалека,
Как в былью дни —
«Распрямись ты, рожь высока,
Тайну сохрани».
Вольный ветр гудит с востока.
Ты и нем, и глух.
Изумрудом плещут в око
Злые горсти мух.
Там мне кричат издалека,
Что нос мой – длинный, взор – суровый,
Что я похож на паука
И страшен мой костыль дубовый,
Что мне не избежать судьбы,
Что злость в моем потухшем взгляде,
Что безобразные торбы
Торчат и спереди, и сзади…
Так глухо надо мной в дупло
Постукивает дятел пестрый…
Глаза – как ночь; как воск – чело;
На сердце – яд отравы острый;
Угрозою кривится рот;
В ресницах стекленеют слезы…
С зарей проносится и гнет
Едва зеленые березы
Едва запевший ветерок
И кружится на перекрестках,
И плещется там мотылек
На кружевных, сребристых блестках
В косматых лапах паука;
Моя дрожащая рука
Протянется и рвет тенета…
В душе – весенняя тоска:
Душа припоминает что-то.
Подглядываю в мягких мхах,
Весь в лиственном, в прозрачном пухе,
Ребенок в голубых цветах
Там крылья обрывает мухе, —
И тянется к нему костыль,
И вскрикивает он невольно,
И в зацветающую пыль
Спасается – мне стыдно, больно —
Спасается, в кулак свистя,
И забирается в валежник.
Я вновь один. Срываю я
Мой нежный, голубой подснежник, —
А вслед летят издалека
Трусливые и злые речи,
Что я похож на паука
И что костыль мне вздернул плечи,
Что тихая моя жена,
Потупившись, им рассказала,
Когда над цветником она,
Безропотная, умирала,
Как в мраке неживом, ночном
Над старым мужем – пауком —
Там плакала в опочивальне,
Как изнывала день за днем,
Как становилась всё печальней; —
Как безобразные горбы
С ней на постель ложились рядом,
Как, не снеся своей судьбы,
Утаивала склянку с ядом,
И вот…
Так медленно бреду.
Трещат и пикают стрекозы
Хрустальные – там, на пруду.
В ресницах стекленеют слезы;
Душа потрясена моя.
Похрустывает в ночь валежник.
Я вновь один. Срываю я
Цветок единственный, подснежник.
