Т. 1. Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Константина Бальмонта

НАПЕВ

Юношеское стихотворение Эдгара По

КОММЕНТАРИИ

Эдгар По считал заблуждением бытующее мнение, будто хорошую критическую статью о стихах может написать тот, кто сам не является поэтом. Напротив, полагал он, «чем менее поэтичен критик, тем менее справедлив его отзыв, и наоборот». [34]

Действительно, лучшее, на наш взгляд, определение самому Эдгару По дал в 1909 году, когда исполнилось 100 лет со дня его рождения, другой поэт, наш соотечественник Николай Гумилев, назвавший создателя «Ворона» «великим математиком чувства». [35]И вправду — мало у кого можно обнаружить столь тесное слияние «алгебры» и «гармонии», столь математически-изящные формы искусства слова, служащие выражению сокровенных движений мятущейся души.

В том же году в статье, написанной к юбилею Эдгара По, Бернард Шоу охарактеризовал его как «утонченнейшего из художников, истого литературного аристократа», как «самого подлинного, самого классического из современных писателей». [36]

Более чем на полвека раньше Шарль Бодлер, страстно увлеченный Эдгаром По и по сути открывший его творчество французскому читателю, отметил избранничество гениального американца, его ненасытную любовь к Прекрасному, которая «есть великий титул, то есть сумма всех титулов По». Бодлер также признавал: «Жизнь По, его нрав, манеры, внешний облик — все, что составляет его личность; представляется мне одновременно мрачным и блестящим (…). Герои По или вернее герой его — человек со сверхъестественными способностями, человек с расшатанными нервами, человек, пылкая и страждущая воля которого бросает вызов всем препятствиям; человек со взглядом острым, как меч, обращенным на предметы, значимость которых растет по мере того, как он на них смотрит. Это — сам По». [37]

Хотя первый русский перевод (с французского) произведения Э. По появился еще при жизни писателя (это произошло в 1847 году, когда в «Новой библиотеке для воспитания» был напечатан «Золотой жук»), и за ним последовал еще ряд разрозненных публикаций, фактически наиболее раннюю попытку основательно представить отечественной публике По-новеллиста предпринял журнал «Время», где в первом номере за 1861 год была помещена подборка из трех рассказов: «Сердце-обличитель», «Черный кот» и «Черт в ратуше», а через номер к ним добавились «Похождения Артура Гордона Пэйма». Подборке было предпослано предисловие, авторство которого, как было позже установлено, принадлежит Ф. М. Достоевскому. Там подчеркивалась разница между фантастикой Э. Т. А. Гофмана и Э. По и утверждалось, что американский писатель фантастичен лишь внешним образом: «Эдгар По только допускает внешнюю возможность неестественного события (доказывая, впрочем, его возможность, и иногда даже чрезвычайно хитро) и, допустив это событие, во всем остальном совершенно верен действительности… Он почти всегда берет саму исключительную действительность, ставит своего героя в самое исключительное внешнее или психологическое положение, и с какою силою проницательности, с какою поражающею верностию рассказывает он о состоянии души этого человека! Кроме того, в Эдгаре Поэ есть именно одна черта, которая отличает его решительно от всех других писателей и составляет резкую его особенность: это сила воображения». [38]

Достоевский не прошел мимо художественного опыта Эдгара По, и показательно, что чуткие поэты обратили внимание на это. Валерий Брюсов: «Фантастические образы в поэмах Эдгара По — только внешность, деистические сентенции — только условность, истинное же их содержание — в своеобразии человеческой психологии, в понимании которой, кстати сказать, американский поэт является прямым предшественником и во многом учителем нашего Достоевского. Кто будет не только читать слова, но вникать в смысл сказанного, тот найдет в поэмах Эдгара По настоящие откровения о глубинах нашей психики, частью предварившие выводы экспериментальной психологии нашего времени, частью освещающие такие стороны, которые и поныне остаются неразрешенными проблемами науки».

Александр Блок: «Произведения По созданы как будто в наше время, при этом захват его творчества так широк, что едва ли правильно считать его родоначальником так называемого «символизма». Повлияв на поэзию Бодлера, Маллармэ, Россетти, — Эдгар По имеет, кроме того, отношение к нескольким широким руслам литературы XIX века. Ему родственны и Жюль Верн, и Уэльс, и иные английские юмористы, и такие утонченные стилисты, как Обри Бердслей с его рисунками и новеллами, и, наконец, наш Достоевский». [39]

Чрезвычайно важна мысль Блока о том, что влияние Эдгара По развивалось по нескольким широким руслам литературы — теперь мы уже вправе сказать, не только XIX, но и ХX века.

Воздействие Эдгара По на мировую литературу поистине многообразно. Если говорить о России, то он повлиял на несколько поколений поэтов, завороженных магией его стихов. И многие русские лирики (в первую очередь, конечно, «серебряного века») могли бы сказать о себе вслед за Б. Пастернаком:

Недаром тот же А. Блок намеревался написать статью «Запечатанная поэзия» (Эдгар По — подземное течение в России). [40]

Это бурное подземное течение проникало и в русла прозы, затрагивая таких крупнейших художников, как Достоевский, Леонид Андреев, Андрей Белый (не только в стихах которого, но и в романе «Петербург» кружит «красное домино», пришедшее из «Маски Красной Смерти»).

Составляя свою «идеальную» Библиотеку всемирной литературы, требовательный книгочей Герман Гессе включил туда всего двух американских авторов — Эдгара По и Уолта Уитмена. Любопытно, что эта строгая оценка полностью совпадает с мнением Бернарда Шоу, который в цитировавшейся выше статье писал со свойственной ему экстравагантностью: «Если бы Судный день был приурочен к столетию со дня рождения По, среди мертвых нашлось бы всего два человека, родившихся после провозглашения Декларации независимости, чье ходатайство о помиловании могло бы спасти всю нацию от неминуемого проклятия, при этом крайне сомнительно, согласились бы они сами просить Высший суд о смягчении приговора. Эти двое, конечно, По и Уитмен…»