В горах, на скале, о беспутствах мечтая,
Сидела Измена худая и злая.
А рядом под вишней сидела Любовь,
Рассветное золото в косы вплетая.
С утра, собирая плоды и коренья,
Они отдыхали у горных озер
И вечно вели нескончаемый спор —
С улыбкой одна, а другая с презреньем.
Одна говорила: — На свете нужны
Верность, порядочность и чистота.
Мы светлыми, добрыми быть должны:
В этом и — красота!
Другая кричала: — Пустые мечты!
Да кто тебе скажет за это спасибо?
Тут, право, от смеха порвут животы
Даже безмозглые рыбы!
Жить надо умело, хитро и с умом.
Где — быть беззащитной, где — лезть напролом,
А радость увидела — рви, не зевай!
Бери! Разберемся потом.
— А я не согласна бессовестно жить.
Попробуй быть честной и честно любить!
— Быть честной? Зеленая дичь! Чепуха!
Да есть ли что выше, чем радость греха?!
Однажды такой они подняли крик,
Что в гневе проснулся косматый старик,
Великий Колдун, раздражительный дед,
Проспавший в пещере три тысячи лет.
И рявкнул старик: — Это что за война?!
Я вам покажу, как будить Колдуна!
Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры,
Я сплавлю вас вместе на все времена!
Схватил он Любовь колдовскою рукой,
Схватил он Измену рукою другой
И бросил в кувшин их, зеленый, как море,
А следом туда же — и радость, и горе,
И верность, и злость, доброту, и дурман,
И чистую правду, и подлый обман.
Едва он поставил кувшин на костер,
Дым взвился над лесом, как черный шатер, —
Все выше и выше, до горных вершин,
Старик с любопытством глядит на кувшин:
Когда переплавится все, перемучится,
Какая же там чертовщина получится?
Кувшин остывает. Опыт готов.
По дну пробежала трещина,
Затем он распался на сотню кусков,
И… появилась женщина…
История с печалью говорит
О том, как умирали фараоны,
Как вместе с ними в сумрак пирамид
Живыми замуровывались жены.
О, как жена, наверно, берегла
При жизни мужа от любой напасти!
Дарила бездну всякого тепла,
И днем, и ночью окружала счастьем.
Не ела первой (муж пускай поест),
Весь век ему понравиться старалась,
Предупреждала всякий малый жест
И раз по двести за день улыбалась.
Бальзам втирала, чтобы не хворал,
Поддакивала, ласками дарила.
А чтоб затеять спор или скандал —
Ей даже и на ум не приходило!
А хворь случись — любых врачей добудет,
Любой настой. Костьми готова лечь.
Она ведь знала точно все, что будет,
Коль не сумеет мужа уберечь…
Да, были нравы — прямо дрожь по коже.
Но как не улыбнуться по-мужски:
Пусть фараоны — варвары, а все же
Уж не такие были дураки!
Ведь если к нам вернуться бы могли
Каким-то чудом эти вот законы —
С какой тогда бы страстью берегли
И как бы нас любили наши жены!
Май. Беспокойство. Звезд толчея…
Луна скользит по плотине…
А рядом на бревнышке друг мой и я
И наша «Беда» посредине.
Носила «Беда» золотой пучок,
Имела шарфик нарядный,
Вздернутый носик и язычок,
Хитрый и беспощадный.
Она улыбнулась мне. Я просиял,
Пригнул ей облачко вишни.
Друг мой нахмурился, встал и сказал: —
Я, кажется, третий лишний.
Но девушка вспыхнула: — Нет, постой!
Сам не решай задачи.
Да, может, я сердцем как раз с тобой.
Ишь ты, какой горячий!
Снова сидим. От ствола до ствола
Тени легли несмело…
Девушка с ветки цветок сорвала
И другу в петличку вдела.
Тот, улыбнувшись, губами взял
Белый бутончик вишни.
Довольно! Я кашлянул, хмуро встал. —
Пожалуй, я третий лишний!
Она рассмеялась: — Вскипел, чудак!
Даже мороз по коже.
А может, я это нарочно так
И ты мне в сто раз дороже?!
Поймите, братцы: гремит река,
Кипят жасмин, облепиха,
Метет сиреневая пурга…
В природе и в сердце моем пока
Просто неразбериха!
А вот перестанет весна бурлить,
И будет мне звёзды слышно,
Они помогут душе решить,
Кто лишний, а кто не лишний!
И дни летели, как горький дым.
Ночи — одна бессонница.
Она все шутит, а мы молчим
И все не знаем, с другом моим,
Дружить нам или поссориться.
Но вот отшумела в садах весна.
Хватит. Конец недугам!
Третьим лишним была — она!..
Так мы решили с другом.