128–132. ПОЭМА О ДУБЕ
I. «Тростник в зефире вдохновенья…»
Тростник в зефире вдохновенья
Трепещет, гнется, слезы льет.
Он существует, он — растенье,
Он мыслит, чувствует, живет.
Тростинка слабая не может
Бороться с Богом: прах и тень.
Благоразумие отложит
Копеечку на черный день.
Как в школьной басне Лафонтена:
Склонись, о смертный, пред судьбой,
Чтоб долго жить, чтоб в царстве тлена
Украсил мрамор путь земной.
II. «Предпочитаю гибель дуба…»
Предпочитаю гибель дуба
Средь молний и орлиных сил,
Прекрасный голос, громы, трубы,
Трезубец бури, шум ветрил!
Предпочитаю шаг нелепый,
Шум черных платьев на балу,
И дуб, разбитый небом в щепы,
Любви трагической золу.
Приветствую удары грома,
Мильонные тиражи книг,
Народ средь бури ипподрома
И птиц стальных моторный крик.
Или в классической манере:
Минервы ветвь, перунов глас,
И лавр, и перси юной дщери —
Героям, посетившим нас.
III. «Душа, ты счастье, гибель, муки…»
Душа, ты счастье, гибель, муки
Разделишь с тем, кто одинок,
С рабом фракийским, что разлуки
Перенести в плену не мог.
С тем зверем, что в последней драме,
Уже сраженный тучей стрел,
Затравленный навеки псами,
Сражался, умирал, хрипел.
С тем кораблем (о моря влага!)
Что под огнем эскадр, в аду,
Не опустил на мачте флага,
А предпочел пойти ко дну.
Так дуб шумел на поле зренья
Под христианским небом бурь,
Не веря, не ища спасенья
И не надеясь на лазурь.
Но ты течению покоя
Биенье сердца предпочел
И биографию героя —
Возне трудолюбивых пчел.
IV. «Наш климат — музы и стихии…»
Наш климат — музы и стихии.
Я посетил сей страшный мир
В его минуты роковые,
Я разделил с богами пир.
Я видел близко гибель Рима,
На стогнах травку, где сенат,
Эскадру кораблей средь дыма…
Галеры? Дым из труб? Закат?
Я видел дуб в бореньях бури,
В сияньи молний голубых,
Геракла, бьющегося в шкуре,
И час, когда герой затих.
V. «Зачем ты арфа, а не доски!..»
Зачем ты арфа, а не доски!
Ты был бы мирным кораблем,
Носил бы синие матроски,
Пришли бы тараканы в дом.
Мой брат, я видел, как без слова
Торжественно ты погибал
Под гром «Бориса Годунова»
Среди лесных концертных зал.
Мой брат, в железной страшной клетке
Металась буря бытия,
И, сорванный с родимой ветки,
Кружился в этой буре я.
Нас погубила буря эта,
Шум платья на балу пустом,
И слабость бедного поэта —
Медь музыки и счастья гром.
А вы, тростник благоразумный,
Склонитесь же (в который раз),
Чтоб уцелеть сред бури шумной.
Вы всех переживете нас.
1935
133–135. ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ ПОЭМА
1. «Ты — странный мир, где руки…»
Ты — странный мир, где руки
Как лед, и пламень — рот,
Где люди терпят муки
И вечный снег идет,
Где путник в упоеньи
Твердит пред смертью стих,
Внимая в отдаленьи
Призывам арф твоих.
Ты — странный мир, где груди —
Ледок, а сердце — сад,
Где погибают люди:
В цветке смертельный яд.
На карте приключений
Ты — царство пихт для нас,
Край северных оленей,
Ты — атлас, где атлас.
Но в стуже мирозданья,
Средь ночи мировой,
Как тушь для рисованья
Чернеющей, глухой,
Ты всё, что есть в поэте
С небес — небесный страх,
Смерть лебедя в балете
И Моцарт, весь в слезах…
2. «Жил смуглый и печальный…»
Жил смуглый и печальный
В Аравии поэт.
Журчал фонтан хрустальный
В садах его побед.
Он алгеброю хляби
Поэзии сверял,
Друг звезд и астролябий,
Шатров и книжных зал.
Вращался глобус в зале
Планетой голубой,
И звезды озаряли
В пустыне путь земной.
Шел караван верблюдов.
И не было воды
На донышке сосудов.
О, жажда! Где ж сады?
Как пальму или воду,
Тебя искал араб,
Как воздух и свободу
Галерный ищет раб.
Оазис в отдаленьи
Возник — глазам обман.
Как робкое волненье,
Газель мелькнула там.
И он с тоской газели
Твои глаза сравнил,
Уже средь пальм, у цели,
Уже совсем без сил.
