Поехал пан Данило на страшную войну,
Оставил мать-старуху да верную жену.
Ему старуха пишет: "Сынок родимый мой,
У нас в семье неладно, вернись скорей домой.
Жена твоя гуляет все ночи напролет
И выпила до капли из бочек сладкий мед.
Все сукна износила, замучила коней,
И денег ни полушки не водится у ней".
Данило воротился и смотрит палачом,
Жена его встречает, невинная ни в чем,
Сынка в объятьях держит… Суровый человек,
Данило, саблю вынув, ей голову отсек;
Внимательно и зорко он осмотрел подвал:
Никто из бочек меду ни капли не пивал;
Сундук тяжелый отпер: целехонько сукно,
Убитою женою не тронуто оно.
Отправился в конюшню обманутый злодей;
Овса и сена вдоволь у бодрых лошадей.
Он бросился в светлицу: там золото лежит,
А мать его, старуха, над золотом дрожит.
"Здорово, мать, здорово… Жена моя в избе,
Ее убил я саблей, но грех весь на тебе;
Твой первый грех, что рано Данило овдовел,
А грех второй, что сын мой теперь осиротел,
А третий грех… покайся, родная, пред концом…"
Данило речь не кончил, он досказал свинцом.
Печально, задумчиво царь Вукашин
По берегу озера ходит;
Он тяжко вздыхает и с горных вершин
Очей соколиных не сводит.
Хотел он твердыню построить вдали,
Опору для сербской прекрасной земли,
Но злая нечистая сила
По камню ее разносила.
Никто Вукашину не может помочь:
Работают все без измены,
Что сделают днем, то развалится в ночь
—
Фундамент, и башни, и стены.
И зодчие, в страхе молитвы творя,
Толпами бегут за чужие моря:
Царь выстроить крепость торопит,
И головы рубит, и топит.
Скутарское озеро плещет волной
О берег со злобою дикой,
И вот выплывает сам царь водяной
И речь начинает с владыкой:
"Здорово, приятель, земной властелин!
К тебе выхожу из подводных долин,
Услугой платя за услугу
Любезному брату и другу.
Сердечно за то я тебя полюбил,
За то, Вукашин, ты мне дорог,
Что в озере много людей утопил:
По верному счету — сто сорок.
Тяжёлым трудом разгоняя тоску,
Они мне построят дворец из песку,
И царство подводное наше
Блистательней будет и краше.
Запомни же ныне советы мои!
Несчастие можно исправить,
Лишь женщину стоит из царской семьи
Живую в стене замуравить, —
И будет твердыня во веки сильна…
А есть у тебя молодая жена,
И братья твои ведь женаты…
Решайся, не бойся утраты!"
И царь возвратился домой: на крыльцо
Идет он, как прежде, угрюмый.
Но вдруг у него просияло лицо
Зловещею, тайною думой:
"Спасая от смерти царицу-жену,
Из братьев моих одного обману,
И крепость себе над горою,
Сноху замуравив, построю.
Брат средний Угдеша разумен, толков,
Не хуже меня лицемерит;
Но младший брат Гойко совсем не таков,
Он царскому слову поварит.
По силе — он витязь, младенец — душой,
И, нужно сознаться, хитрец небольшой;
Его обману я, слукавлю,
Княгиню его замуравлю".
За царскими братьями едут гонцы:
Они потешались охотой.
Сваливши медведя, пришли молодцы,
Смущённые тайной заботой:
Зачем их призвали? Быть может, теперь
И царь Вукашин разъярился, как зверь,
Недавно убитый с размаху?
Быть может, готовит им плаху?
Но царь очень весел, сидит за столом,
Не морщит суровые брови,
Не учит придворных бичом и жезлом,
Не требует крови да крови.
И братья смиренно к нему подошли,
Ударили оба челом до земли
И оба промолвили разом:
"Явились к тебе за приказом".
"Приказ мой, о братья, храните от жен,
Храните до самого гроба!
Вы знаете, братья, чем я раздражен,
Какая свирепая злоба
Терзает мне душу, сосет как змея:
Не строится горная крепость моя.
Казну золотую я трачу,
А вижу одну неудачу.
Известно мне средство исправить беду.
Но стоит великой утраты.
От вас послушания рабского жду, —
Нас трое, и все мы женаты,
И наши подруги цветут красотой:
Царица моя — словно месяц златой,
Княгини — как звезды… Но вскоре
Постигнет их лютое горе.
Из них кто пойдет на Баяну-реку,
Домой во дворец не вернется,
Ее на ужасную смерть обреку:
Живая в стене закладется.
И будет твердыня грозна и сильна.
Врагов в нашу землю не пустит она.
Нам дороги жены… Но, боже,
Прости нас! — отчизна дороже.
Ни слова об этой! Решит все судьба:
Кто завтра придет на Баяну,
Хотя бы царица, — она мне люба,
По ней сокрушаясь, завяну, —
Но первый, клянуся, возьму молоток
И буду безжалостен, буду жесток:
Царицу в стене замуравлю
И крепость над нею поставлю!"
Все трое клянутся молчанье хранить,
Целуют святое распятье:
"Да будет над тем, кто дерзнет изменить,
Во веки господне проклятье!"
И братья поспешно ушли из дворца;
У них трепетали от страха сердца,
А царь Вукашин усмехался,
И ночью царице признался:
"Жена, не ходи на Баяну-реку,
Домой во дворец не вернешься,
Тебя на ужасную смерть обреку:
Живая в стене закладешься!"
И хитрый Углеша поведал жене,
Кто будет на утро заложен в стене.
Лишь Гойко, поклявшись святыней,
Молчал пред своею княгиней.
