В Июне, в полночь, в мгле сквозной,
Я был под странною луной.
Пар усыпительный, росистый,
Дышал от чаши золотистой,
За каплей капля, шел в простор,
На высоту спокойных гор,
Скользил, как музыка без слова,
В глубины дола мирового.
Спит на могиле розмарин,
Спит лилия речных глубин;
Ночной туман прильнул к руине;
И глянь! там озеро в ложбине,
Как бы сознательно дремля,
Заснуло, спит. Вся спит земля.
Спит Красота! — С дремотой слита
(Ее окно в простор открыто)
Ирэна, с нею С у деб свита.
О, неги дочь! тут как помочь?
Зачем окно открыто в ночь?
Здесь ветерки, с вершин древесных,
О чарах шепчут неизвестных —
Волшебный строй, бесплотный рой,
Скользит по комнате ночной,
Волнуя занавес красиво —
И страшно так — и прихотливо —
Над сжатой бахромой ресниц,
Что над душой склонились ниц,
А на стенах, как ряд видений,
Трепещут занавеса тени.
Тебя тревоги не гнетут?
О чем и как ты грезишь тут?
Побыв за дальними морями,
Ты здесь, среди дерев, с цветами.
Ты странной бледности полна.
Наряд твой странен. Ты одна.
Странней всего, превыше грез,
Длина твоих густых волос.
И все объято тишиною
Под той торжественной луною.
Спит красота! На долгий срок
Пусть будет сон ее глубок!
Молю я Бога, что над нами,
Да с нераскрытыми очами,
Она здесь вековечно спит,
Меж тем как рой теней скользит,
И духи в саванах из дыма
Идут, дрожа, проходят мимо.
Любовь моя, ты спишь. Усни
На долги дни, на вечны дни!
Пусть мягко червь мелькнет в тени!
В лесу, в той чаще темноокой,
Пусть свод раскроется высокий,
Он много раз здесь был открыт,
Принять родных ее меж плит —
Да дремлет там в глуши пустынной,
Да примет склеп ее старинный,
Чью столь узорчатую дверь
Не потревожит уж теперь —
Куда не раз, рукой ребенка,
Бросала камни — камень звонко,
Сбегая вниз, металл будил,
И долгий отклик находил,
Как будто там, в смертельной дали,
Скорбя, усопшие рыдали.
Когда-тоздесь был ясный дол,
Откуда весь народ ушел.
Он удалился на войну
И поручил свою страну
Вниманью звезд сторожевых,
Чтоб ночью, с башен голубых,
С своей лазурной высоты,
Они глядели на цветы,
Среди которых целый день
Сверкала, медля, светотень.
Теперь жекто бы ни пришел,
Увидит, как тревожен дол.
Нет без движенья ничего,
За исключеньем одного:
Лишь ветры дремлют пеленой
Над зачарованной страной.
Не ветром движутся стволы,
Что полны зыбью, как валы
Вокруг Гебридских островов.
И не движением ветров
Гонимы тучи здесь и там,
По беспокойным Небесам.
С утра до вечера, как дым,
Несутся с шорохом глухим,
Над тьмой фиалок роковых,
Что смотрят сонмом глаз людских,
Над снегом лилий, что как сон,
Хранят могилы без имен,
Хранят, и взор свой не смежат,
И вечно плачут и дрожат.
С их ароматного цветка
Бежит роса, бежит века,
И слезы с тонких их стеблей —
Как дождь сверкающих камней.
Прообраз Рима древнего! Святыня,
Роскошный знак высоких созерцаний,
Оставленный для Времени веками
Похороненной пышности и власти.
О, наконец, чрез столько-столько дней
Различных странствий, жажды ненасытной,
(Той жажды, что искала родников
Сокрытых знаний, здесь, в тебе лежащих),
Смиренным измененным человеком,
Склоняюсь я теперь перед тобой.
Среди твоих теней, и упиваюсь,
Душой своей души, в твоем величьи,
В твоей печали, пышности и славе.
Обширность! Древность! Память неких дней!
Молчание! И Ночь! И Безутешность!
Я с вами — я вас вижу в вашей славе —
О чары, достовернее тех чар,
Что были скрыты садом Гефсиманским, —
Властней тех чар, что, с тихих звезд струясь,
Возникли над Халдеем восхищенным!
Где пал герой, колонна упадает!
Где вился золотой орел, там в полночь —
Сторожевой полет летучей мыши!
Где Римские матроны развевали
По ветру сеть волос позолоченных,
Теперь там развеваются волчцы!
Где, развалясь на золотом престоле,
Сидел монарх, теперь, как привиденье,
Под сумрачным лучом луны двурогой,
В свой каменистый дом, храня молчанье,
Проскальзывает ящерица скал!
Но подожди! ужели эти стены —
И эти своды в сетке из плюща —
И эти полустершиеся глыбы —
И эти почерневшие столбы —
И призрачные эти архитравы —
И эти обвалившиеся фризы —
И этот мрак — развалины — обломки —
И эти камни — горе! эти камни
Седые — неужели это все,
Что едкие Мгновенья пощадили
Из прежнего величия и славы,
Храня их для Судьбы и для меня?
«Не все — мне вторят Отклики — не все.
Пророческие звуки возникают
Навеки, громким голосом, из нас,
И от Развалин к мудрому стремятся,
Как звучный голос от Мемнона к Солнцу.
Мы властвуем сердцами самых сильных,
Влиянием своим самодержавным
Блюдем все исполинские умы.
Нет, не бессильны сумрачные камни.
Не вся от нас исчезла наша власть,
Не вся волшебность светлой нашей славы —
Не все нас окружающие чары —
Не все в нас затаившиеся тайны —
Не все воспоминанья, что, над нами
Замедлив, облекли нас навсегда
В покров того, что более, чем слава».