Падает дождь шелестящей холодною тенью.
Ветер над морем стенает с надрывной тоскою.
День нескончаем, печален. И спит сновиденье
на берегу, над унылой равниной морскою.
Падает дождь… И уже он всю землю наполнил
запахом мокрых цветов и сопревшего сена.
День нескончаем, печален. Внезапно я понял:
смерть такова… такова наша жизнь несомненно.
Дождь все не тихнет. И день нескончаем, печален.
И человек, словно призрак, исчез без следа
в серой завесе дождя, что закрыла все дали.
Дождь все идет… И пускай не кончается он никогда.
Перевод Виктора Андреева
Морской воды лазурная свобода!
Вечерних сумерек сапфирный свет!
Окрашены в единый синий цвет
морская глубь и купол небосвода.
Какой покой в лазоревом просторе!
Песчаный берег — в дымке голубой.
А белый парус над тугой волной —
как лунный серп, сверкающий над морем.
Ты — счастлив. Видишь словно бы впервые
и синь воды, и синий небосвод.
И кажется, что море слезы льет —
счастливые, соленые, морские.
Перевод Виктора Андреева
Колючка, конский волос, нить, клочок
овечьей шерсти, прутик тополиный
и пух на самом дне. Наступит срок —
птенцам он станет славною периной.
И вечером, в весенней тишине,
в предчувствии отраднейшей услады,
когда полнеба в золотом огне,
выводит птица нежные рулады.
Перевод Виктора Андреева
Остался только клок травы сухой
на ветке с молодой листвою нежной,
и скорбный голос птицы безутешной
не умолкает в зелени лесной.
Ни в небе, что струит лучистый свет,
ни у тропы, что по лесу петляет, —
нигде покоя бедной птице нет,
никто на зов ее не отвечает.
Металась вдоль тропинок и дорог,
садилась на траву к опавшим сучьям,
крича, кружила над кустом колючим:
гнездо? О нет! Овечьей шерсти клок.
Скорбящий птичий голос из листвы
разносится далеко по округе,
но никогда свое гнездо, увы,
не отыскать горюющей пичуге.
Перевод Виктора Михайлова
НАЧАЛО
Небо было похоже на грот, что наполнен водою;
словно катились камни — вдали погромыхивал гром;
ветер пропах лимоном и, прошуршав листвою,
изредка и лениво бил по земле хвостом.
Серо-свинцовые тучи медленно-медленно плыли,
клевер сухие соцветья к низким вздымал небесам,
над изнуренным полем — завеса горячей пыли,
чертополоха бутоны синели то там то сям.
И наступила минута — кончилось время затишья,
молния огненной плетью полог туч рассекла,
рухнуло наземь небо, словно огромная крыша —
крыша из балок железных и лопнувшего стекла.
ДОЖДЬ
Ивой с ветками гибкими, ивой с листвой шумящей
был этот ливень, летящий к сонной и знойной земле;
и также было похоже: охотник стреляет в чаще —
вспышки молний сверкали, и гром грохотал во мгле.
Капли дождя скакали по травам, по тропам, по склонам,
раковиной звучащей казался весь мир вокруг;
пело, звенело, журчало… И, в ивняке пропыленном
с шумом ударив по листьям, дождь прекратился вдруг.
ПОКОЙ
Нега деревьев омытых, окрашенных солнца кармином.
Нега ручьев и оврагов, наполненных свежей водой.
Прозрачная нега песни — запел щегол над долиной.
Нега чудесного вечера. Радость, отдых, покой.
ЗАВЕРШЕНИЕ
Струилось благоухание цветущего розмарина,
и куропатка свистела, прячась в траве густой.
перевод Майи Квятковской
I
Их дерзкий хор обрушила аврора.
Они шелка лазурных снов пронзают {85}.
Но бубен солнца их трезвон сметает,
как будто горсти золотого сора.
Зной, опаляя мальвы и оливы,
цветы изранил стрелами-лучами,
и в каждом раненом — петарды пламя:
любовь цветов — пыльцы созревшей взрывы.
Просторы золотисты и румяны;
их выпекла жара на углях полдня.
Казалось, лето, треском мир наполня,
поджаривает звонкие каштаны.
И нет их древней трескотне предела.
Она весь день терзала наши уши,
но притомилась и звучит все глуше.
Вдали телега ночи заскрипела.
Когда в тиши задумчивой лагуны
колдует полнолунье над округой,
на лунной лютне, светлой и округлой,
гудят басы — серебряные струны.
Гудят, гудят, все новой силой полнясь,
как разъяренных пчел семья большая,
тягучим хрипом словно подражая
стенным часам, что бить собрались полночь.
II
Распелся дрозд на гроздьях винограда.
Жильцы пруда горланят не смолкая
и незабудки смотрят, умоляя:
«Не позабудь меня!» — лазурью взгляда.
Расчесывает солнце в буйных кронах
созревшие рожки {86}; козленок прыткий
благоухает мускусом — в попытке
прельстить пастушку, словно коз влюбленных.
В котле клокочут соки; гроздь-подруга
подмигивает черными очами;
и в залихватском ритме перед нами
бузит и пляшет Карнавал-пьянчуга.
Напев цикады — мужества звучанье;
хор кавалеров слышен повсеместно
(ведь госпожа цикада бессловесна {87},
как ни противно женщине молчанье).
Избранник дамы не собьется с тона —
«Счастливый муж!» — сказал Лопе де Вега {88}.
Кто вина осветляет нам от века,
и впрямь достоин лиры Аполлона.
В крестьянскую гирлянду фестиваля
эклога {89} приплетает неуклонно
и розы из венка Анакреона {90},
и провансальский майоран {91} Мистраля {92}.
III
Назойливая, звонкая цикада!
Пусть эти песни резвые пусты —
тебе моя гитара вторить рада
и мой лазурный бубен высоты.
Перевод Майи Квятковской
