Вис и Рамин

День для него - день Страшного суда!

Рамин сидел на крыше. Было поздно,

А ночь текла - дождлива и беззвездна.

Но что ему и дождь, и снег, и холод,

Когда в душе огонь, который молод!

Будь в каждой капле - ста потоков сила,

Она б ни искорки не погасила!

С дождем, шумевшим в мире, как стремнина,

Смешались слезы горькие Рамина.

Попало сердце бедное в тиски.

Он говорил, исполненный тоски:

"Любимая, взгляни же со стыдом:

Ты - дома, я - под снегом и дождем.

Ты возлежишь, другого обнимая,

На мягких, белых шкурках горностая,

А я в снегу, я мерзну без подруги,

Как в глине, я увяз в своем недуге.

Ты спишь, не зная - болен ли, здоров ли

Любимый твой, рыдающий на кровле.

О снег, на сердце огненное падай!

Тоска любви, безумного обрадуй!

Вздохну - и снегу боль я причиню,

Весь мир предам я своему огню!

Подуй, холодный ветер, в эти дни,

Своим дыханьем мир оледени!

Заставь ее на миг проснуться краткий,

А косы - разметаться в беспорядке!

Ей принеси мою мольбу и стон,

Ей расскажи, что горем я сражен,

Что, одинокий, мерзну я в снегу,

Что радость доставляю лишь врагу.

Но и врага мой жребий растревожит, -

Любимой жалость я внушу, быть может?

Ужели не заплачет вместе с тучей,

Когда погаснет свет звезды падучей?"

Звучали стоны то сильней, то тише,

До слуха Вис дошли шаги на крыше,

Любовь проснулась в сердце опаленном,

Кормилицу послала за влюбленным.

Душа ее страдала и томилась,

Пока наперсница не воротилась.

Кормилица спустилась быстро вниз

С посланьем от Рамина милой Вис:

"Я надоел тебе, моя любовь,

Иль пить мою ты продолжаешь кровь?

Какому же обязан я злосчастью,

Что ты пресытилась моею страстью?

Все той же верен я любви, надежде,

Но ты-то стала не такой, как прежде.

Ты беззаботно кутаешься в мех,

А я в смятенье падаю на снег.

Мне - боль и горе, а тебе - шелка,

Тебе - веселый праздник, мне - тоска.

Ужели бог такой желал судьбы:

Тебе - пиры, мне - слезы и мольбы?

Ужели ты сотворена для нег,

А я в унынье проживу свой век?

Будь счастлива всегда, из года в год:

Ты нежная, ты не снесешь невзгод!

Но почему же я страдать обязан?

Ужели с горем навсегда я связан?

Будь радостна - ты радости достойна,

Ты мной, твоим рабом, владей спокойно.

Но ты поймешь ли, что я тяжко болен,

Что я в цепях твоих кудрей безволен,

Что ночь темна, а светоч мой погас,

Ушел покой из сердца, сон - из глаз.

Я, как безумец, бегаю по крыше,

Вокруг - лишь мрак, над городом нависший.

Стремлюсь к тебе, но ты всегда вдали.

Мою надежду не испепели!

Ночную тьму развей сияньем дня,

В свои объятья заключи меня.

О, лишь объятий жаркое тепло

Меня б теперь от холода спасло!

Свой дивный лик открой мне поскорей,

Дай мускус мне вдохнуть твоих кудрей.

Я пожелтел, как золото, гляди, -

Прижми меня к серебряной груди!

Иду к тебе, блуждая, в сердце робость,

Разлука наша для меня - как пропасть!

О, не гордись моими ты скорбями,

Не радуйся, что твой любимый - в яме.

Не отнимай надежду на свиданье,

Иначе прокляну я мирозданье.

Не гневайся, убийства не готовь,

Не отнимай надежду на любовь.

Пока я жив, я не уйду к другой,

Твоим рабам пребуду я слугой".

Душа у Вис вскипела, как вино,

Когда оно с огнем сопряжено.

Сказала мамке: "Пораскинь умом,

Как от Мубада мне уйти тайком.

Он спит, но, если он проснется, - горе:

Несдобровать мне, я умру в позоре,

А он, старик, проснется в самом деле,

Когда поймет, что нет меня в постели.

Одно поможет: с ним ты лечь должна,

Как с милым мужем - добрая жена.

Ты спрячь лицо, ложись к нему спиною,

Он пьян, тебя он спутает со мною.

Ты пышным телом, как и я, мягка,

Обнимет он - обманется рука.

В беспамятстве, хмельной, на сонном ложе,

Ужели кожу отличит от кожи?"

Сказала и светильник погасила,

Кормилицу супругу подложила,

Сама пошла к Рамину, весела,

В лобзаньях исцеленье принесла.

Сняла с себя покров из горностая

И разостлала, юностью блистая,

Рубаху мокрую сняла со смехом

С Рамина - и укрылись лисьим мехом,

Друг с другом, радуя сердца, слились,

Как с дивной розой зимнею нарцисс.

Иль то слились Юпитер и Луна?

Иль то огнем охвачена сосна?

От их любви раскрылись вдруг тюльпаны,

Повеял амброй мир благоуханный,

И толпы звезд сквозь тучи пробивались -

Утехами влюбленных любовались.

Жемчужный дождь природе стал не нужен, -

Ее смутила прелесть двух жемчужин.

О, что самозабвенней соучастья

Души и плоти, ласк и сладострастья!

То на руке Рамина спит подружка,

То для него ее рука - подушка.

Вино смешалось, скажешь, с молоком,

Атлас, воскликнешь, к бархату влеком!

Они сплелись, перевились, как змеи.

О, что сплетенья этого милее!

Уста в уста, лежат, забыв тоску,

Меж ними места нет и волоску!

Всю ночь они делились тайной сладкой,

И ласка следовала за разгадкой.

Как много в поцелуях было меда,

Как восхищалась ими вся природа!

...Проснулся шах, что был сражен вином,

Но с луноликой не был он вдвоем.

Он руку протянул, - обрел старик

Не тополь свежий, а сухой тростник!

Сравнить ли со стрелою лук кривой,

Красавицу - со старою вдовой?

Где шип, где шелк, - рука понять сумела,

Где старое, где молодое тело!

Свиреп, как тигр, вскочил властитель с ложа.

Душа вскипела, с грозной тучей схожа.

Спросил, старуху за руку схватив:

"Откуда взялся ты, отвратный див?

На ведьме я женат, - хотел бы знать я?

Кем брошен сатана в мои объятья?"

Он домочадцев долго звал, крича:

"Мне надобны светильник иль свеча!"

Он долго спрашивал старуху: "Кто ты?

Что ты за вещь, ответствуй, чьей работы?"

Но мамка не ответила владыке,

И слуг не разбудили эти крики.

Любимая спала, не спал Рамин,

И вопли шаха слышал он один.

То губы целовал ее, то слезы

На две ланиты он ронял, на розы.

Боялся он, что утро вспыхнет вскоре:

Настанет день, - к нему вернется горе.

Тогда запел он песню о разлуке,

Излил печали жалобные звуки:

"О ночь! Ты ночь для всех, а для меня

Была светлей безоблачного дня!

Когда же день придет, для всех сияя,

Наступит для меня пора ночная.

О сердце, знай: заря взойдет, светла, -

Тебя разлуки поразит стрела!

Зачем же вслед за радостью свиданья

Разлука к нам спешит без опозданья!

О мир, ты зло творишь, ожесточась:

Даешь блаженство, чтоб отнять тотчас!

Чуть-чуть нальешь вина, сладка отрада, -

Подносишь тут же кубок, полный яда!

О первый день любви моей злосчастной,

Когда испил я муки сладострастной!

С тех пор несусь я в море, как ладья,

И жаждет гибели душа моя.

Плыву в объятьях волн, а мощь объятий

Сильней, чем страсть к деньгам, любовь к дитяти!

Как боль тяжка! Она стократ больней,

Когда молчать я вынужден о ней.

Во время встречи я боюсь разлуки,

Но как разлуки тягостны мне муки!

Не знаю, кто страдал, как я, в плену,

Не знаю, как покой себе верну.

Услышь, господь, печаль моей любви,

Спаси страдальца, милость мне яви!"

Так плакал, так стонал Рамин влюбленный,

И горе умножали эти стоны.

Его подруге хорошо спалось,

И разметался шелк ее волос.