Я ничего не желаю знать,
но способен учить других.
Зрение помнит направленный свет
лагерных фонарей.
Мне было легче взломать замок,
чем искать для него ключи.
Я помню день, когда слово «вдруг»
исчезло из словарей.
Я часто заглядывал в лица людей
и понял — глаза их злы.
Меня не вставляло встречать рассвет
и провожать закат.
Раньше во мне зажигались костры —
теперь не найти золы,
Во время двадцатой своей весны
я понял, что все не так.
Смелость не в том, чтоб «вперед» кричать,
а в том, чтоб идти вперед.
Счастлив не тот, у кого все есть,
а тот, кто способен взять.
Кто терпелив и добрее тебя —
раньше тебя умрет.
Где часовщик, что на всех часах
время покатит вспять?
Я видел роскошный снаружи храм
и его пустоту внутри,
и как доживают до старости лет
живущие на износ…
Я ничего не желаю знать,
но способен учить других.
Если ты хочешь мне дать ответ —
я подберу вопрос.
Секунда стремительней мчится,
чем пущенная стрела.
Рукой не нашаришь стену —
собой обозначишь круг.
На днях я развесил прочно
по стенам свои зеркала,
теперь тебя отпускаю
монеткой из теплых рук.
Тебя отпустить на волю —
в одиночку сойти с ума.
Только запомни: время
не жрет изо льда людей.
Вновь массу никчемных споров
густой облепил туман,
и слух отдыхает от гула
громоздких очередей.
Аморфностью существованья
не мерь по себе одежд,
но, знаешь, ты — только правило,
не думай о том всерьез.
Из сердца уносится ветром
пепел сгоревших надежд,
но достигает асфальта
пеплом от папирос.
Со стен на меня взирает
листов амальгамных рать,
я вижу себя чуть реже, чем хороню друзей.
Каждый свой сделал выбор,
я предпочел избрать
мое одиночество — вызов
порядку людских вещей.
Мое одиночество — выбор,
по какой из дорог идти.
Сегодня восточный ветер.
Грозы назревает бунт.
Душа улетает как стая
голодных и хищных птиц,
Но чувство не покидает,
что вскоре за мной придут.
Пойми, мы не будем вместе,
ведь ты — отщепенка стай,
я — выкормыш дикой хищницы,
воспитанницы дорог!
Скорей возвращайся в свой светлый,
единственно мыслимый рай,
а я и не числюсь даже
в реестре земных богов.
Попадешься когда в капкан,
огрызай себе лапу —
и жив.
Пусть тот, кто шакал по натуре своей,
подыхать остается в капкане.
Вспомни, что, будучи Homo sapiens,
ты ножи
всегда при себе имел
и носил на удачу камень.
Удача!
Теперь ты о ней позаботиться
должен сам, —
в нашем лесу чужаков полно,
они таскают с собой карабины.
Остерегайся во время полуночи выть, —
те, кто не берегли голоса,
были застрелены,
что даже у чужаков считается подлым, —
в спину.
Здесь настоящих по крови волков полно,
но раз ты оборотень, ты — изгой.
Они тебя ближе, чем на две тысячи лап,
не подпустят к своим
и, конечно, не примут в стаю.
Молодым в одиночку никак не выжить,
так что лучше держись со мной,
Я несколько лет не общался ни с кем,
а вот встретил тебя,
поговорить бы о чем,
но, как назло, голова пустая…
Через год-другой
ты и сам привыкать ко всему начнешь,
в том числе к тому, что ты — одинок,
Я стар и довольно ослаблен,
все время горькой давлюсь слюной,
не уверен, что дотяну до лета.
А пока я тебя научу добывать прокорм,
болезни лечить травой
и надежно маскировать места своего ночлега.
Не вспоминай о прошлом.
Твоего прошлого больше с тобой нет.
Этим ты только расстроишь нервы
и начнешь походить
на старую и ворчливую суку.
Но если тебя обложат,
направив в тебя свой фонарный свет,
то вцепись в того, кто в твое тело целится
и за секунду до смерти своей,
отгрызи ему к черту руку.
К тебе одному
чередою обрывочных фраз полки
вползали степенно,
как свет через плотные шторы окон,
в надежде рассеять потемки комнат,
как пламени языки
нарочно запаленной свечки.
Твой мир темнотою скован
настолько, что слушаешь речи
и знаешь — они пусты,
ты слишком устал вникать
в чужеродность нелепых звуков.
Теперь ты уже история,
взирающая с высоты
на суету и ажиотаж
еще не зарытых трупов,
которым присущи энергия,
тело, черты лица,
они считаются разными,
хотя все как один похожи…
Они до сих пор гордятся округлостью колеса,
и научились счастье
иглою вводить под кожу.
Ты между белым и черным
всегда выбирал зеро,
чуть захотел возвыситься —
уже обрастаешь цветом…
Со скрипом несмазанной двери
скользит по листу перо,
ты можешь считать это все письмом,
только я не тороплю с ответом.